– Да пошел ты! – буркнула Вероника и оглянулась на своего адвоката. – Мария Витальевна, нам здесь больше делать нечего.
– У вас нет шансов, – снова раздался обманчиво мягкий голос Закревского. – Только потратите время и деньги.
– И развлекусь! – Вероника поймала взгляд адвоката – черный, самоуверенный – и усмехнулась. Каргин нашел себе подходящего воина справедливости. – А за удовольствие надо платить. Не так ли? – это она спрашивала уже у мужа.
Каргин только сверкнул глазами, но промолчал.
Вероника хмыкнула и пошла к двери. Ее адвокатша засеменила следом.
И едва они покинули переговорную, Закревский, скрестив руки на груди, поинтересовался все тем же обманчиво мягким тоном:
– И что это было, позвольте узнать? Если такой скандал произойдет в зале суда, вы понимаете, как это будет выглядеть?
– Так довела! – рявкнул Каргин и поник. – Мы когда с ней познакомились, девочка девочкой была, разве что без косичек… Не знаю, где и что мы натворили… Ее измены бесконечные… так знала же, что не за пацана замуж идет. Ясное дело, и я не без греха, но когда она даже скрывать это перестала, сил не осталось.
– И?
– Что и? Ссоры, пить начал, сам девок водил…
– И вы считаете, что в таком случае вам есть для чего пытаться сохранить семью?
– Я должен был дать ей шанс, господин Закревский, прежде чем уничтожить. Теперь уже не остановлюсь. И вы мне в этом поможете.
– Моя забота – это раздел вашего имущества.
– Разумеется. Но Вера – тоже мое имущество. Я ее купил. И отказываться от нее не собираюсь. Хочет – и через это пройдет. Может, успокоится.
Закревский криво усмехнулся и повернулся к окну. Он прекрасно знал, что такое отчаяние. Когда в девятнадцать лет тебя отчисляют из универа за интрижку с дочкой декана, и ты оказываешься без гроша в кармане, без работы и без морального права упасть на хвост родителям, недолго и до отчаяния. Пережил. Но научился улавливать это чувство во всяком бахвальстве. Из этой милой семейной парочки в отчаянии был не Каргин.
Все-таки утра Закревский не любил. Неважно, понедельник это или пятница. Нет, пятница, конечно, предпочтительнее, но в 7:30 особой разницы не ощущалось. Впрочем, не о днях недели речь, а скорее о датах.
Утро 31 декабря едва ли в чем-то отличалось от утра 30 декабря. Да и 1 ноября тоже. Разумеется, пока это только утро, и Закревский еще не взял разгон. Нет, он лежал в постели, тупо глядя в потолок, и пытался смириться с той мыслью, что даже 31 декабря может быть рабочим днем. Он любил свою работу. Действительно любил. Но тоже не по утрам. И даже прекрасно понимая, что на работу надо явиться для галочки, и можно весь день потом гулять, настроение хоть немного поднять не получалось.