Да так и замерла, ошалело уставившись на Марычку, которая, кажется, тоже не шевелилась.
Не менее ошалело в этот самый момент лейтенант Басаргин наблюдал за сейсмической активностью в собственном обессилевшем от недосыпа и количества информации мозгу. Причем, кажется, процесс этот происходил несколько отдельно от остального его организма. Точка кипения достигнута. Бурлило. Грозило извержением.
Нет, надо сказать, что злился он совсем недолго. У него не выходило долго злиться на Ольку. Никогда не выходило, а уж едва стал хоть немного лучше ее понимать, посвященный в причины ее поведения, так и вовсе… как-то разом успокоился. Скучал до желания взвыть, как волк на луну, мучился тупой болью, потому что Оля не рядом. Изматывал себя физически, чтобы хоть иногда не вспоминать.
И чем дальше, тем сильнее сознавал, что все правильно, все сложилось совершенно верно, и его поступки — все до единого — имели вполне удовлетворительный результат. Могло быть хуже, если бы он и дальше изводил и ее, и себя.
Вот только… какого ж черта она оказалась здесь, тогда как должна была находиться… там?!
Олины поступки, совершенно детские, нелепые, взбеленили его настолько, что он всерьез был готов прямо со станции Вороненко отправлять ее домой. К мамке, к папке, взрослеть, набираться ума! И не мозолить ему глаза несбывшимися мечтами. Какого черта появляться эдак исподтишка, чтобы вытряхнуть разом все его надежды? Мечтателем Дэн себя никогда не считал — и вот пожалуйста. Одна кукольница научила.
Вот только что произошло между ними в тоннеле? О чем она думала?
Обнаглела настолько, что позволила себе обнять его со спины — так же исподтишка, как заявилась в Ворохту и проторчала в ней бог знает сколько времени, не давая о себе знать. И Дэн почти потерял голову, а ему в его нынешнем положении этого нельзя. Наверное, потому и наговорил ей. Разного. Добившись сдавленного «прости».
Что тут, черт подери, прощать? Трусость?
Тогда, сейчас. Она всегда боялась. Оля всегда боялась — и вместе с тем, примчалась к нему на край земли. Чтобы поверить очередным слухам. Снова здорова. Ладно. Хорошо. Проехали.
На обратном пути в часть он все-таки вынул телефон из кармана и принялся листать вызовы. Пропущенные. Принятые. Все скопом. Мать. Ксюха. Рабочие контакты. Парамонов. Колтовой. Жорик. Мария Каськив.
Ёжкина-Матрёшкина.
Оля.
Принятый. Почти две недели как. Тридцать секунд разговора.
Басаргин выругался под нос, посылая всех на свете Маш к дьяволу, поймал на себе удивленный взгляд молоденького сержанта, с которым они в одном отряде шли во время поисков, и тут же сунул трубу в карман, а сам уткнулся в окно. Надо было думать. И думать очень хорошо.