Лиз снова оторвалась от его губ и, задыхаясь, рыкнула:
- Мerde!
- Сасаt! – одновременно с Лиз рыкнул и Паулюс. Быстро поцеловал ее еще раз и прошептал: - Сундук, дорогая.
- Полудурок пришел, его очередь, - заявила Лиз прежде, чем крышка над ее головой захлопнулась.
Дверь почти сорвалась с петель, и на пороге, как и предполагала гостья святого брата, появился маркиз де Конфьян. Брат Паулюс замер посреди комнаты, сложив руки на груди и глядя исподлобья на заявившегося Скриба.
- Ты совсем обезумел? – сердито спросил монах. – Ты ходил ко мне весь день. Так какого дьявола ты не оставишь меня в покое хотя бы ночью?
Серж рассеянно посмотрел на Паулюса совершенно пустым взглядом, сглотнул, кивнул и молча вышел.
Паулюс пожал плечами, хлопнул дверью и открыл сундук.
- А что так быстро? – спросила Лиз, подняв голову и подперев ее кулачком.
- Сам не понял, - ответил Паулюс, опустившись на колени рядом. – Совсем сошел с ума со своей любовью. Я думал, он к герцогине отправится, а он ко мне заявился. Завтра утром уедет. Станет поспокойнее. Надо будет зайти к нему, попрощаться.
Он потянулся к ее губам. Но Лиз отпрянула.
- Значит, все? Хэппи-энда не будет?
- Чего не будет? – озадаченно переспросил монах.
Лиз перевела взгляд на его приоткрытый рот. Этот «святой брат» сводил ее с ума, как не сводил даже байкер времен ее бунтарской юности, некоторое время числившийся в ухажерах. Облизнула губы. Знала бы она еще вчера утром, что встретит идеального парня в двенадцатом веке. И что идеальный парень будет носить сутану. Однако последнее было скорее пикантным обстоятельством, лишь еще больше возбуждавшим ее.
- Счастливого конца, - пояснила Лиз, высунувшись наполовину из сундука для поцелуя.
В этот момент снова раздался осторожный стук.
- Кто бы это ни был – придушу! – воскликнул брат Паулюс, выслушал протяжный стон девушки, закрыл над ней крышку сундука и рывком открыл дверь.
Но все бранные слова так и остались невысказанными. На пороге стояла герцогиня Катрин. На бледном, болезненном лице ее выделялись лишь покрасневшие глаза. И вся она скорее походила на привидение, чем Лиз, сидящая теперь в сундуке. К искреннему недоумению не слишком добродетельного цистерцианца она опустилась перед монахом на колени и сказала:
- Прими мою исповедь, брат Паулюс.
Глаза монаха стали похожи на плошки. Сегодня все сошли с ума. И дали священный обет свести с ума и его, брата Паулюса. Однако он напустил на себя благочестивый вид, спрятал руки в рукава рясы и приготовился слушать.
Катрин заговорила негромко и быстро, словно боялась, что передумает. Она рассказала о своей любви, родившейся в ней, когда герцог, первый ее супруг, был еще жив, о том, как уступила греховному чувству, и о том, что связь, которую она, по слабости своей, допустила, теперь живет в ней новой жизнью. Захлебнувшись признаниями, она приложила руку к губам, испуганно взглянула на брата Паулюса и, вскочив на ноги, быстро покинула комнату монаха.