Сопровождали процессию несколько десятков всадников на крепких горных лошадях. Возглавлял их человек, передавший приглашение от правителя. Себя он называл Ульф Ньорд, но среди саянов тут же получил не менее десятка других имен и прозвищ.
Ульф сразу понравился шаманке: молодой, дерзкий, сильный, решительный и веселый одновременно. Характер у него был смешливый, нрав легкий, скор он был и на шутку и на похвалу. Но взгляд его был тяжелее, чем у многих старцев, с луком и мечом он обращался лучше, чем все, кого до этого знала шаманка, а скрытности и ловкости мог поучить даже самых лучших охотников ее племени. Когда Ульф того хотел, он мог пройти незамеченным в двух шагах от человека, стоящего на страже. Это пугало и завораживало одновременно.
Матушке пришлась по душе его компания, чем-то этот человек напоминал ей ее младшего сына, только сын уже завел себе семью и растил шаманке внуков, а Ульф все искал свое место, как сухой куст травы каело, что ветром перекатывает по пустошам осенью.
Молодые свободные саянки сразу начали приглядываться к ловким и сильным воинам из отряда, не раз приглашая кого-то оставаться ночевать в гостеприимных шатрах. Уттуннике ворчала, но не запрещала, ведь свободные женщины их народа вольны были сами выбирать себе пару по сердцу, а дитя, что могло родиться от гостя, почиталось благословенным, давая своей матери право гордиться тем, что новая жизнь и новая кровь стала отныне частью племени. Однако к самой матушке или к любой другой замужней женщине Ульф и его товарищи всегда обращались исключительно почтительно, не нарушив тем самым ни одного правила приличия племени.
Когда перевалили горы, дорога стала легче. Жгучие холодные ветра теперь дули с перевалов в спину, помогая идти, а ближе к долине и вовсе рассеялись. Дни были по прежнему короткими и солнце висело низко над горизонтом, но зато небо было почти всегда синим и высоким, совсем не таким, какой матушка привыкла видеть над северным морем. Дороги стали шире, поселения попадались все чаще. Саяны во все глаза рассматривали дома, построенные из дерева и камня, бедные в один этаж, богатые в два, иногда даже в три. Высокие скошенные крыши венчались печными трубами, из которых в небо поднимался ароматный древесный дым.
Дорога постепенно расширялась, пересекаясь и расходясь с другими путями, стали появляться каменные колонны, с начертанными указаниями. Народ саянов не знал письменности, а в пустошах дорогу указывали, складывая из камней определенные символы, обозначающие воду, стойбище, болота или другие ориентиры. На седьмой день пути вновь появились холмы, а закатное солнце подсветило вершины далеких гор. Отряд неспешно поднимался по дороге вверх, к широкой долине, что рассекала выступающий вперед горный отрог. Теперь дорогу заполняли всадники и пешие путешественники. Кто-то, как и саяны, входил в столицу, кто-то покидал город, возвращался домой, завершив свои дела.