Собеседники Ивана Артемовича ей не были знакомы. Она не вдруг разобралась, о чем они говорят, отчего все так встревожены. Мало-помалу суть дела прояснилась. Елена Павловна отказывалась верить тому, что узнала. Услышанное настолько потрясло ее, что она чуть было не кинулась вниз, чтобы без промедления установить, правда ли то, что они говорят, не есть ли это тот самый блеф, к которому прибегают опытные картежники, когда хотят обмануть простаков.
От опрометчивого шага ее удержала мысль, что ей ведь придется тогда объяснить, каким образом она подслушала разговор, не предназначенный для посторонних ушей.
Теперь, когда ужас, недавно владевший ею, окончательно развеялся, все казавшееся таинственным объяснилось просто, причина, понудившая ее войти в запретную комнату, самой ей казалась неоправданной, и если она сошлется на нее, рассказ прозвучит фальшиво, надуманно. Она живо вообразила себе пытливый взгляд Ивана Артемовича, каким он наградит ее, неуловимую усмешку, скользнувшую по его губам, воочию представила, как она зальется краской, вспыхнет от негодования, что он посмел заподозрить ее во лжи, и как этим она только умножит его подозрительность и недоверие. Вообще, что бы она ни сказала, как бы ни поступила, все будет выглядеть неуклюжей попыткой оправдать свой неблаговидный поступок — подслушивание.
Озираясь, точно она и в самом деле совершила бесчестье, Елена Павловна вышла из каморки, убедилась, что никто не видел ее, и тихонько притворила дверь. Недавно пережитый страх все еще гнездился внутри нее; чтобы избавиться от него, необходимо сейчас же, сию минуту увидеть своих малышей, приласкать их. Только тогда ее страх испарится окончательно.
Чуть не бегом устремилась в детскую, но у самой двери внезапно остановилась. Другое, столь же властное чувство, как и недавний страх, придавило ее. Силы покинули ее, она едва удержалась на ногах.
Ее супруг Иван Артемович — преступник! За то, что он совершает… Каким наказанием карается подобное преступление, она не знала, могла лишь предположить — каторга. А если кара и не столь суровая, так все равно — суд, позор, бесчестье…
Идти с этаким грузом на душе в детскую, улыбаться, смотреть в невинные младенческие лица у нее не достало сил.
После Елена Павловна, вновь и вновь возвращаясь к недавно пережитому, разобралась, что и как произошло. Иван Артемович, запершись в своем тайнике, подслушивал разговоры, какие в его отсутствие вели между собой конторщики и приказчики. Таков был способ надзора за подручными, установленный его батюшкой, выходцем из мужиков, человеком не очень-то щепетильным в вопросах чести, но сметливым и хитрым. Иван Артемович хотя и получил приличное воспитание, однако не погнушался воспользоваться испытанным методом тайного контроля. Вот почему он так держался за свою каморку и оберегал ее от посторонних. На сей раз известие, услышанное им, было столь важным и неожиданным, что потребовало его незамедлительного вмешательства. Видимо, он был сильно взбудоражен, в спешке сунул в замочную скважину не тот ключ, но исправлять ошибку не стал: рассудил, что за несколько минут, пока он будет в отлучке, никто не посмеет войти в запретную комнату. Он был почти прав. Ведь если бы внезапно начавшаяся пурга не ввергла Елену Павловну в панику, ей бы в голову не пришло сунуться в кабинет мужа. Но случилось то, что случилось: она раскрыла тайну, тщательно оберегаемую Иваном Артемовичем от домочадцев. Вот зачем архитектору понадобились бессмысленные контрфорсы — в одном из них проложен слуховой колодец!