Но во главе стола, за которым сидел Кормак, находился человек с прошлым до того необычайным и фантастичным, что на его фоне меркли истории всех остальных. Тисолино ди Строцца, торговец, капитан венецианских боевых кораблей, крестоносец, пират, разбойник — кровавый след, тянущийся за этим человеком, стал причиной его нынешнего положения изгнанника. Ди Строцца был высоким, худым человеком угрюмого вида с крючковатым носом с тонкими ноздрями и хищным взглядом. Его броня, сейчас затертая и потускневшая, была дорогостоящей венецианской работы, а рукоять длинного узкого меча когда-то украшали самоцветы. Неприкаянная душа, подумал Кормак, глядя на венецианца, чьи темные глаза непрерывно бегали, а худая рука снова и снова поднималась, чтобы подкрутить кончики тонких усиков.
Взор Кормака блуждал и по другим вождям — диким разбойникам, рожденным для кровавого ремесла грабежей и убийств. У всех у них прошлое также было довольно темным. Он знал их в лицо или по репутации — Коджар Мирза, мускулистый курд, Шалмар Кхор, высокий чванливый черкес, и Юсус Зер, отступник из Грузии, который носил полдюжины ножей за поясом.
Был здесь и один человек, которого Кормак не знал, — воин, который, по-видимому, не имел авторитета среди бандитов, но вел себя с уверенностью, порождаемой отвагой. Это был редкий гость в горах Тавра — коренастый, крепко сбитый человек, головой едва доставший бы Кормаку до плеча. Даже когда он ел, он не снимал шлема с лакированной кожаной бармицей, и Кормак заметил отблеск кольчуги под его овчиной; за поясом у него был заткнут короткий широкий меч, не так сильно изогнутый, как мусульманские ятаганы. Его сильные кривые ноги, а также раскосые черные глаза на непроницаемом темном лице, выдавали в нем монгола.
Как и Кормак, он был здесь новичком. Он приехал в Баб-эль-Шайтан с востока в ту же ночь и в тот же час, когда ирландский воин прибыл сюда с юга. Его имя, произнесенное на гортанном турецком, было Тогрул-хан.
Раб, чье покрытое шрамами лицо и помутневшие от страха глаза говорили о жестокости его хозяев, трепеща, наполнял кубок Кормака и вздрогнул, когда внезапно раздавшийся вопль ножом разрезал царящий здесь гомон. Кричали где-то наверху, но никто из пирующих не обратил на это внимания. Норманн-кельт удивлялся отсутствию рабынь. Имя Скола Абдура вызывало ужас в этой части Азии, и многие караваны почувствовали на себе силу его ярости. Множество женщин было украдено из разоренных деревень и караванов, но сейчас, видимо, в Баб-эль-Шайтане находились только мужчины. Кормак улавливал в этом некий зловещий смысл. Он припомнил темные истории, что шепотом рассказывали о загадочном и бесчеловечном главаре разбойников. То были таинственные намеки на отвратительные ритуалы в черных пещерах, на обнаженных белокожих жертв, корчащихся на древних алтарях, на леденящие кровь жертвоприношения под полуночной луной. Но этот крик не был женским.