Сила и хитрость древних племен, казалось, воплотились ныне в жреце. Вдохновляемый Роб-Сеном, он предложил горцам войти в деревню. Те сперва колебались, но когда мосты были переброшены к их ногам, радостно и простодушно шагнули на их настил.
Толпа угрюмо молчала, мрачная и подавленная — словно женщина, у которой начались месячные, но, заметив как вожди и жрецы о чем то переговариваются c предводителями чужаков, она растеклась — как растекается горная река по камням равнины.
Проснувшиеся дети затеяли шумные игры, собаки заливались яростным лаем. Ин-Келг обнаружил Эйримах и, схватив её за руку принялся рассказывать о том, как он тоскует по ней. Девушка, которой беспокойство молодого человека и умоляющие нотки в его голосе доставляли удовольствие, смотрела на него смеющимися при свете луны глазами.
Вер-Скаг, удрученный мирным финалом общения с горцами, и покинувший продолжавших совещаться остальных вождей, увидев счастливую парочку, был взбешён, в нём вскипела ярость ревнивого самца. Девушка при виде разъяренного хозяина шустро юркнула в дом. Вер-Скаг остановился перед ин-Келгом и с напускным высокомерием презрительно обратился к юноше:
— В ту ночь я, с этой самой Эйримах…
— Если ты посмеешь её тронуть…
— Я не боюсь ни тебя, наглый щенок, ни твоего отца..
Но несмотря на эти слова, Вер-Скаг тут же поспешил удалиться, то ли все-таки опасаясь затевать драку, то ли отложив на потом, чтоб подольше оттянув свою месть, получить больше удовольствия.
Переговоры вождей с горцами между тем закончились. Толпа расползалась по домам, оставив угрюмых горцев, вернувшихся на берег.
Вер-Скаг рычал, как взбесившаяся собака. В нем кипели ярость и гнев — они светились в его глазах, сверкавших из-под насупленных бровей, они сводили судорогой мышцы его рук и лица. На мгновение он остановился у двери и ни с того не с сего изо всех сил ударил по косяку, словно вымещая накопившуюся в нем ярость, — ударил со всей свирепостью своего племени, свирепостью, над которой посмела смеяться наглая девчонка-рабыня. В тени исчезали последние силуэты, ночная тишина поглощала последние разговоры и последний шум человеческого стада, устраивающегося на ночлег. А затем, терзаемый лихорадочным желанием, Вер-Скаг шагнул в дом.
Сквозь окно, открытое из за жары, в жилище проникал свет луны, озарявшей таинственным ореолом лицо и ноги Эйримах. Девушка прикинулась спящей — чтобы избежать ругани и побоев. Вер-Скаг стоял над ней, и тёмное желание затопило его душу, подчиняя себе плоть и ум.
Это была страсть, темная, как пучины болот, желание жгучее, как кислота, и скользкое как болотная живность… В этой страсти смешались высокая поэзия и зловонное скотство…