— Кузьма у меня.
Тогда Самусеев, виновато вздохнув, с некоторым опозданием достал из нагрудного кармана замурзанный, захватанный руками треугольник и протянул его Домне:
— Хорошая весть. В гости к Кузьме собирайся. В Бабаево, недалеко тут.
Домна письмо взяла, но читать не решалась, только смотрела на адрес, писанный чужой рукой. Страх и надежда темными и светлыми сполохами перебегали по лицу, так что и малышня по углам притихла. Домна наконец решилась, ушла на кухню и вздула там особый фитилек. Письмо было невелико, а она долго не выходила. А когда вышла, слишком уж буднично сказала:
— Собираться надо.
Самусеев ждал и слез, и криков, и расспросов, но не был подготовлен к такому вот каменному спокойствию.
— Черт вас знает, баб несчастных! — сам вместо этого бросился в крик. — Вам и слезы не в слезы, и радость не в радость!
— Да нет, в радость, — уйдя в затененный угол, откликнулась она. — Ты полезай, Самусеев, на полати, а хошь, с Маруськой да с Айно поиграйся. Мне-то некогда играться. Сбираться почну.
Ни на кого не глядя, словно он бог знает что натворил, Самусеев полез на печь, а оттуда — на полати, под разостланный тулуп. Слышал он, засыпая, как шушукались женщины, как потревоженными жуками жужжала ребятня, как хлопали двери, как в хлеву протяжно, словно ее волк за глотку хватил, взблеяла овца… как опять пошли волки, волки, волки…
В запечье, когда он проснулся и слез умываться, в нос ему ударил кислый дух развешенной тут же бараньей шкуры. Из кухни тянуло жирным, щемящим запахом вареной баранины.
Домны и карелки дома не было, и за них ответила, подавая утиральник, та, западная беженка:
— Айно взяла стрэльбу, на охоту пойшла. А гаспадыня замену сабе шукае.
Непривычная речь с трудом воспринималась Самусеевым, но смысл он понял и ничему не удивился. Так и должно быть: карельская девка добывает мясо в лесу. То и хорошо: Домна сама себе найдет подмену, избавит его, Самусеева, от неприятного разговора. Он повеселел и, здоровый, выспавшийся, без обиняков признался:
— Вот не снилась ты мне почему-то, Маруся.
— Так ты ж Домну во сне кохал, — засмеялась она.
— Нет, Домна тоже не снилась.
— Чаму гэтак? Хлопец ты або не хлопец?
— Мужик я, Маруся. Женатый. Только вот женка от меня сбежала…
— От мяне дык муж сбег. Гультай заполоханный!
— Выходит, мы два сапога — пара?
— Выходит, авось нябосю — брат.
Она так хорошо, искренне перескочила житейский обмежек, что Самусеев, словно на все пуговицы расстегнувшись, подосадовал быстрому возвращению Айно, а следом и Домны.
Айно была удручена охотничьей неудачей, а Домна, наоборот, оживлена.