Но что же это за "вещь", которую не видел ни один ученый под своим микроскопом, ни один священник с высоты своей кафедры, и ни один простой человек под самым своим носом?
Все же ученые видели ее, некоторые святые слегка касались ее, и немалое число простых и несчастных людей дышали ею. Но никто не сложил все эти три вещи вместе в одной человеческой физиологии.
Когда мы сможем сложить вместе 1+1+1, мы произведем новый вид на Земле.
Сокровище небес
спрятано в тайной пещере,
подобно птенцу
внутри бесконечной скалы
Риг Веда, I.130.3
3
Два конца человеческого опыта
Порою вся человеческая панорама разворачивается перед нашими глазами или разражается криком в нашем сердце. Эти невзгоды, эта красота в глубинах отчаяния, эта бесконечность, которая прорывается одним махом, а затем еще больше долгих жестоких ночей, человеческой дикости, жизней, разбросанных как птицы на ветру, еще больше потерянной любви и еще нечто, что бьется и бьется в глубине всего этого, как море, что упорствует и бьется, и снова любит и любит всегда. Дикость и возвышенный парадокс, поиск без передышки, кровавые следы и озаренные тропы, просветы в безднах или на небесах, а затем снова могилы и могилы всегда. Потребовалось немало богов и грез, чтобы смягчить это отчаяние и утешить эту Скорбь. Потребовался не один маяк, чтобы плыть в этом шторме, где наслаждение носит чудовищный облик, а дьяволы облачаются в золото. Наши храмы разбросаны по пустыне как птицы наших жизней и вторящие крики исчезнувших цивилизаций -- но этот крик звучит снова и снова. И что это за крик? Словно птица на могиле, возвращающаяся снова, чтобы пропеть свою песню и свое несчастье.
Возможно, этот крик уже был в самом начале нашего пути, четыре миллиарда лет тому назад, в первой могиле первого одноклеточного. Крик такой тщетный и такой могущественный, что он заставлял вращаться Века и виды, несмотря ни на что, или по причине всего.
Так... что же может наша Наука, совсем молодая на этом хрупком гребне маленького века в конце тысячелетий? Она может сосчитать атомы нашей могилы и забросить нас на Венеру, чтобы снова считать атомы и галактики, разбросанные как наши мечты. Она может превосходно все разрушить -- это самое великое ее созидание. Каждое из ее чудес является маленькой смертью, совершенно новой, от которой она лечит нас еще одной новой маленькой смертью -- все это так же "ново", как песчинки в Нубийской пустыне. И все же Наука была очень полезна, чтобы создать хорошо-документированные человеческие полчища, вскричавшие от отчаяния в своей переполненной тюрьме. Похоже, что Тайна находится не на этом конце: виденные через микроскоп, наши атомы бесполезны, а расщепленные в циклотронах, становятся опасными. Однако крик звучит и здесь, и здесь есть тайна, но наше расщепление не раскроет его, как обезьяна не открыла закона плодоношения, тряся дерево, даже если урожай был хорош. Но это горький урожай. В конечном счете, этот край человеческого опыта дает нам лишь "трюки" и маски -- Франкенштейна -- а не могущественную реальность, которая могла бы высвободить саму себя и открыть нам золотой плод тысячелетий.