На планете, где жила Мара, как и в любом другом государстве, существовало правительство. Оно чутко следило за исполнением одного закона и сотни двух подзаконных актов. Этот закон, к слову, был начертан на каждом холодильнике и в переводе на русский язык звучал примерно так: «Граждане планеты имеют право на свободу и личную неприкосновенность. Всё, что этому мешает, должно быть уничтожено. Мечтам никогда не вырасти в цель и не повелевать человеческим временем». И люди действительно были свободны. Они жили одним днём, ни о чём не заботясь, не обременяя себя излишними обязательствами и планами. И так лет до двухсот — средней продолжительности жизни. Мирное течение дней ничем не нарушалось: на планете не было ни страшных болезней и эпидемий, ни внезапных авиа- и автокатастроф, а о вооружённых нападениях и самоубийствах здесь даже не слышали. Говорят, ещё не было случая, чтоб кто-то превращался в звёздную пыль раньше ста восьмидесяти лет. А может и был — кто его знает. Люди склонны умалчивать о единичных происшествиях.
Когда-то давно жизнь на планете была другой — Мара узнала это из книг, которые тайком доставала в заброшенных домах. Бумага оставалась единственным материалом, что не разлагался в звёздную пыль, как все ненужные вещи. Наверное, это потому, что она не просто не несла какой-то пользы, её воздействие было отрицательным. А искусственный интеллект, управляющий планетой, этого не предусмотрел.
По всемирной круговерти предметов в природе абсолютно все отходы жителей становились звёздной пылью. Сюда входил разнообразный мусор, грибы, растения и тела людей, отживших свой век. Смерти как явления не существовало. Программа заложила в каждое живое существо определённый срок, по истечении которого то рассеивалось, не оставляя ни то, чтобы следа — даже ни единого пятнышка. Смерть давно считалась не более, чем закономерностью, в один миг расставляющей все точки над скучным существованием.
«Ги-бель, — проговорила девушка по слогам. — От-ча-я-ни-е». Эти слова она тоже впервые увидела в книгах. Уж читать никто не запрещал, потому как этот род деятельности не входил в программу искусственного интеллекта, и априори не существовал. Даже биологических родителей, кто мог отобрать у девушки книги, неподходящие для её возраста, не было. На планете каждый человек возникал из скоплений звёздной пыли взрослым, буквально из воздуха впитавшим идеи. В случае с Марой то ли идеи оказались какими-то ошибочными, то ли сама девушка была сбоем в системе. Искусственный интеллект не мог заложить в наделённое разумом существо качества, не прописанные в подзаконных актах. Он не мог научить крошечные молекулы любить. Это сильное чувство, явно выходящее за рамки двадцати четырёх суточных часов. Мара спрашивала о любви всех, кого встречала, но так и не получила ответа. Одни люди удивлённо пожимали плечами, другие крутили пальцем у виска, но все так или иначе проходили мимо. Сколько Мара не билась, не смогла найти ни одного человека, умеющего испытывать что-то кроме апатии. Ни-ко-го.