Каждый день сотрудники Прессера, укрывавшиеся с семьями в здании Еврейского Совета, умирая от страха, ждали, что он примет хоть какое-то решение. Но Борис не любил принимать решения, не любил вмешиваться во что бы то ни было. На этом он и сделал карьеру. Немцы всегда говорили ему, что он должен делать, и он это делал. Оправдание у него было одно: ”А что я мог?”
Маринский ворвался в комнату, крича сквозь слезы:
— Остановите их! Они уводят наши семьи!
— Не орите, крики не помогут. Выйдите и постарайтесь как можно дольше задержать Эдена, чтоб он не вошел сюда.
Борис запер за ним дверь и побежал к телефону. Сначала Шрекеру, потом в полицию. Нет соединения. Он в отчаянии стучал по рычагу — мертво. Прессер схватился за голову и прошмыгнул к окну. Жен и детей членов Еврейского Совета выводили на улицу под дулами пистолетов. Шум в коридоре. Стук в дверь. Стучат настойчиво.
Задержать... выиграть время... вступить в переговоры...
Он отпер дверь. Перед ним стоял Шимон Эден. Черноглазый, худой, длинный, настойчивый. Шимон распахнул дверь и через голову низенького Бориса осмотрел кабинет. Потом вошел, захлопнув дверь перед самым носом Маринского, слишком перепуганного, чтобы протестовать против увода его жены и дочери.
Борис отступил назад, собрал все свои силы, чтобы скрыть страх, и проговорил:
— Я протестую против такого обращения с членами Еврейского Совета.
Шимон не обратил на него внимания. У него был почти скучающий вид.
— Вы не имеете права врываться сюда и похищать наши семьи. Вы не имеете права обращаться с нами как с коллаборантами, — продолжал Борис, стараясь заставить Эдена вступить в объяснения.
Но Шимон спорить не стал.
— История вынесет свой приговор Еврейскому Совету, — сухо произнес он.
”Спокойно, — сказал себе Прессер, — спокойно. Не надо его сердить”.
— Вы же понимаете, что я не полномочен признать вашу власть, — проговорил он вслух.
— Признайте просто, что из этого дула может вылететь пуля. Ваши семьи у нас. Нам нужны ваши фонды.
Борис Прессер облился потом. Отказаться — значит подтвердить, что он действительно марионетка в руках немцев, потому что сейчас власть в гетто фактически принадлежит Еврейской боевой организации. Но послушаться !Лимона тоже нельзя: немцы расправятся с ним, когда вернутся. Он был зажат в тиски.
— Послушайте, Шимон, — Борис дружелюбно развел руками, — как человек, знающий структуру любого учреждения, вы должны понимать, что наш жалкий фонд не находится в моем ведении. У меня нет доступа к нему, и...
— А вы найдите доступ, — перебил его Шимон.
— Через час мы положим три трупа на ступеньки этого здания. Чей-то один — будет из вашей семьи. И через каждый час будем расстреливать троих заложников, пока вы не выложите Еврейской боевой организации два миллиона злотых.