Карл молча шагал по Ховбургу, зимнему дворцу Австрийских императоров. Это монументальное строение являлось настоящей жемчужиной в короне австрийских монархов и имело многовековую славную историю. Лучшие архитекторы Европы трудились над его созданием. Он был торжественно красив, впечатляя своими строгими линиями и продуманностью внутренней планировки…
Но увы, сейчас эти красоты, которыми так искренне восхищались все гости империи, совершенно не интересовали Карла. Его в последнее время вообще мало что интересовало, кроме одного…
Мимо на цыпочках прошмыгнула жалкая в своей серости горничная и прижалась к стене, застыв в неуклюжем поклоне. Её била нервная дрожь, а в глазах читался настоящий ужас. Слишком хорошо она знала, чем может обернуться подобная нечаянная встреча в малолюдном коридоре с одним из принцев… Нахлынувшее было сладкое возбуждение от ее униженного трясущегося вида внезапно исчезло, будто его и не было. Злобно цыкнув на побледневшую девицу, он ускорил шаг, направляясь в совещательные покои, где он договорился встретиться со своим братом Иосифом.
Проклятые русские, чтоб им гореть в аду! В жизни Карла присутствовало не слишком много увлечений. Можно сказать, что их практически и не было. Их все вытеснила одна всепоглощающая страсть — дикая, необузданная, не поддающаяся контролю… Да и откровенно говоря, контролировать её он не видел ни малейших причин. Карл любил причинять боль, он наслаждался видом чужих мучений, страха, слез…С неистовым пылом он экспериментировал с женскими телами, возведя свою низменную страсть в ранг искусства.
Природа злобно подшутила над ним, даровав здоровому телу крошечное, жалкое мужское достоинство. Первая же куртизанка, к которой привел его отец, чтобы сделать из него мужчину, расхохоталась до слез, увидев его обнажённым. От охватившего его нестерпимого стыда, мгновенно переросшего в дикую ярость, он стал избивать ее руками и ногами, потом схватил серебряный массивный подсвечник… Уже давно её унизительный смех сменился жуткими воплями боли, но остановиться принц не мог, да и не хотел. На этот шум и прибежал отец. Обозрев открывшуюся его взгляду картину и узнав причину, приказал по-тихому удавить несчастную жрицу любви. Кто-то счел бы это жестоким решением, но, глядя на окровавленный кусок мяса, в который превратилась цветущая женщина, он понимал — это акт милосердия. А Карл, тяжело дыша, весь покрытый алыми брызгами, словно завороженный, не отводил горящего темного взгляда от своей жертвы. И в нём просыпалось что-то, чему он не мог подобрать названия. Его подхватила жаркая волна возбуждения, и он внезапно испытал мощнейший оргазм. Ему безумно понравилась то ощущение безграничной власти, когда именно ему предстояло решать — жить человеку или умереть. Умереть быстро — или превратиться в скулящий, потерявший всяческое человеческое достоинство и облик мешок с переломанными костями. Для себя он вывел главное — больше никто и никогда не посмеет смеяться над ним! Не желая видеть зарождающейся в во взгляде партнёрши издевки, слышать презрительные смешки, он с огромным удовольствием бил на упреждение, выжигая глаза и отрезая язык. Так никто не мог ничего увидеть и потом рассказать…