Как выяснилось, с этим вопросом оказалось все довольно просто. Начнем с того, что татарин чувствовал себя виноватым. Хотя, казалось, это его постоянное состояние. Он же вечно косячил. Байков же и вовсе пошел с козырей. Нарисовал схему с процентами, над которой написал слова вроде: «доход», «маржа», «окупаемость». Рамик только разок спросил, при чем тут моржи, на что Димон начал говорить что-то о себестоимости, рентабельности и прочее, прочее. В общем, наш друг спешно капитулировал, хотя потом втихаря и спрашивал у Мишки: «Так при чем тут моржи?» Максимов пожимал плечами и отвечал, что это вроде как-то связано с экономикой.
Поэтому к концу месяца всей компанией мы стояли в хвосте очереди, чтобы зайти последними. Посмотреть журнал надо было без спешки. Катя передо мной сверлила глазами Терлецкую. Та явно чувствовала себя неуютно, поэтому пыталась завести непринужденный разговор с Витей Горленко. Выходило из рук вон плохо.
— Что бы ни произошло внутри, не бойся. Это неправда, никто тебе не причинит вреда, — шепнул я Зыбуниной, когда подошла ее очередь.
— Главное, чтобы я никому вреда не причинила, — ответила та, сжимая что-то в руке.
Действительно, чего это я. Пусть Терлецкая выскочила от бабая, одарив меня испуганным взглядом и резью в груди — насчет рыжеволосой ведьмы беспокоиться точно не надо. Так и вышло. Катя зашла, пробыла пару минут и так же спокойно покинула помещение. Ни мускул на ее лице не дрогнул. Значит, не испугалась.
— Теперь я, — сказал я своим и открыл дверь. — Здравствуйте, господин бабай.
— Какой я тебе господин, Кузнецов? — отмахнулось страшилище. — Меня вон даже ведьмы последние перестали бояться. Дожил.
— Так это не последняя, — успокоил я его. — Это первая. Очень могущественная. Входит в какой-то там ковен, забыл название.
— Правда? — с надеждой спросил бабай.
— Честное магическое.
— Ну тогда ладно. А то я уж расстроился. Ты последний опять?
— Почти. То есть нет, но как бы да. Я, как вы и советовали, с друзьями договорился. Будем копить совместно. Надо только выбрать, на что именно. Я их позову тогда?
— И чего, все уже получали стипендию? Нет новеньких?
— Один, — я вспомнил про Рамиля. И тут до меня дошло: — Его можно напугать. Прям хорошенько. Может, болтать меньше станет.
— Смотри-ка, яйца курицу учат, — страшила хлопнул себя по бокам. — Я его так напугаю — всю жизнь немым будет.
— Нет, так не надо. Что-нибудь средней прожарки, если можно. Кстати, я вам тут пирог принес.
Я вытащил два куска брусничной красоты, подогнанной домовыми. Глаза у бабая загорелись. Я понимал, что это не из-за мучного. Все же бумка был на довольствии. Дело во внимании. К страшиле ученики относились как к функции, жуткой, но обыденной. Я же пытался выстроить приятельские отношения. К слову, знал бы он, каких трудов мне стоило сохранить два куска пирога, чтобы принести сюда. Байков свидетель.