Воспоминания о том, что она потеряла.
О том, что у нее отняли.
А в животе Юкико – там, куда врезался кулак – была только боль.
Она упала на колени, задыхаясь, крики в ушах становились всё громче, она слушала пульс мира и понимала: что-то идет не так, абсолютно неправильно.
Что со мной происходит?
Данил толкнул ее сапогом в грудь. Она упала навзничь, свернулась клубочком, приняв позу крохотного зародыша, укрывшегося от ревущего шторма. Кровь текла из ушей, из носа, заливала алым глаза. Юкико потянулась связанными руками к Буруу, ощупывая блестящее черное стекло, чтобы найти его когти, кончиками пальцев. Данил достал Йофун из-за пояса, меч серебристо блеснул и лязгнул булатной сталью, на которой сверкали морские брызги. По лезвию стекали дождевые капли.
Нет, нельзя, чтобы все так закончилось.
Гайдзин поднял клинок над головой и нацелился ей на горло.
Буруу, я люблю тебя.
Меч начал падать.
Буруу…
И тут с неба налетела белая фигура.
С криком ярости, грохотом грома и треском молний – словно буря вырвалась на волю.
Данил посмотрел вверх, и у него отвисла челюсть. А потом его просто не стало. Светлое пятно, удар, звук раскалывающихся костей. Катана закружилась в воздухе – круг, еще один – и громко зазвенела, когда упала и ударилась о камень рядом с головой Юкико.
Сверху неслись рвущие звуки.
Лил красный дождь.
Гайдзины ругались, уставившись в небо и выхватывая из-за поясов оружие, мечи и молниемёты. Она упала на них, как тень. Налетела сзади, молча, под рев шторма. Раздался мокрый хруст, крики боли, у одного отвалились ноги, второй окровавленной рукой держался за обрубок шеи, пока его тело падало назад и распластывалось на камнях. Но вдруг белоснежного меха коснулись сверкающие стрелы, и самка закричала от боли, взметнувшись в воздух. Пространство между ней и добычей стало бело-голубым от ярких дуг, вылетающих из пасти молниемётов.
Но маленькие обезьяньи дети со своими глупыми игрушками не знали, кто она такая. Она была дочерью грома, рожденной в Краю вечных бурь, и она купалась в сиянии сине-белых молний с тех пор, как впервые встала на крыло. В воздухе, без заземляющей почвы под лапами, поток, льющийся из их безделушек, казался ей охлаждающим душем, он восхитительно покалывал перья, окрашенные в кроваво-красный цвет. Когда она спикировала, люди закричали и попытались укрыться в своей кривобокой металлической стрекозе. И в ярости, опьяненная их кровью, она села на эту тонкую жестяную банку, вскрыла ее клювом, как спелый фрукт, и стала рвать их, орущих от страха и боли, на куски, одного за другим.