– И что, если калека? – сказала она.
– С калеки не надевают. – Гайдзин покачал головой. – Нет силы. Нет награды.
Сердце у нее екнуло, и мелькнул проблеск надежды. Она кивнула Данилу.
– Он калека.
Данил стиснул зубы и выплюнул злобное ругательство. Махнув рукой младшему гайдзину, он приказал бледному черноволосому парню выйти вперед. Тот был широкоплеч, с челюстью размером с кирпичный дом, заросшей черной щетиной, и глазами из голубого стекла. Он вытащил из-за пояса длинный топор с двойным клинком.
– Что вы делаете?
Глаза Юкико расширились от недоверия. Пётр потащил ее в сторону.
– Нет! Зачем вам его убивать? Прекратите! Прекратите! Стоп!
БУРУУ, ПРОСНИСЬ!
– Как жаль, – сказал Данил, наблюдая, как солдат поднимает клинок над головой.
– НЕТ! НЕТ!
Юкико потянулась к Петру и обрушилась на его разум всем своим телом. Круглоглазый выпустил ее из рук, упал на землю, потеряв сознание и онемев, из носа и ушей хлынула кровь. Повернувшись к палачу с топором, она вцепилась в его разум двумя руками и изо всех сил сжала и начала рвать, как волк рвет кусок мяса. Гайдзин издал странный сдавленный звук и пошатнулся, словно его ударили. Он выронил топор и схватился за виски. Она закричала, оскалив зубы, когда почувствовала, как поднимается внутри нее мощь – жаром падающей звезды, ревом тысячи ураганов. Гайдзин рухнул на камень, и у него тоже хлынула кровь из ушей, носа и глаз.
Она налетела на третьего, врезавшись ему в череп вместе со всем, что было внутри нее. Голова у него закружилась, будто она сломала ему шею. Данил с ревом схватил ее за волосы и оттащил назад. Юкико кричала, ругалась, пинала и плевалась, царапалась, кусалась и лупила кулаками – рот разинут, глаза закатились. Ее охватило безумие, а ярость была такой, что душила и сметала всё на своем пути, оставляя за собой пустоту. Юкико превратилась в пылающее орущее существо. Она дергалась в руках Данила, вырывалась из его хватки, оставляя пучки волос у него в кулаке, и тянулась, чтобы раздавить его разум, как яичную скорлупу.
Он нанес ей удар в челюсть, и она отлетела в сторону, а боль в основании черепа разгорелась с новой силой. А затем с почти небрежной жестокостью он размахнулся и двинул ее кулаком в живот.
Больно.
Ужасно. Мокро. Будто взрыв.
БОЛЬНО.
Где-то в глубине ее разума раздался крик – голос, похожий на ее. Яркая вспышка в ее голове – и весь мир на мгновение замер.
Она чувствовала это. Всё это. Вокруг собрались мужчины, каждый представлял собой спутанную нить толщиной в тысячу узлов – сложно было даже просто смотреть. У ее ног лежал Буруу, форму которого она знала не хуже собственной; едва слышный импульс всё еще пытался пробиться сквозь сознание, мерцая оттенками украденной молнии. Оболочка Скраая – лишь тень тепла, сохраняющегося в костях, а всё, чем он был, уже ускользнуло в эфир. Драконы в рычащем океане вокруг, покачивающиеся вместе с течением, холодные, как темные морские глубины. Высоко наверху, в облаке запаха крови, кружит самка, осознавая, что она так и не помогла своим собратьям по роду. Это чувство ярко горело в ее разуме, и его омрачал гнев, рожденный глубокой скорбью, – ей приносили боль собственные воспоминания.