– О боги, – сказал он. – Твой глаз…
Залитой кровью бутылкой он указал на ее лицо, и его черты исказились от боли.
– О боги, нет. Нет, это не ты…
Йоши с ревом прыгнул на спину отца, схватив его руками за горло. Отец двинул его локтем в челюсть. Лязгнули зубы. Брызнула кровь. Брат рухнул среди останков стола, как тряпичная кукла, и потерял сознание.
Отец повернулся и ударил Хану, и от этого удара ее закрутило, как волчок. Она упала на колени, но он повалил ее на спину и уселся на грудь, прижав ей руки бедрами к телу. Он был очень тяжелым. Таким тяжелым, что она едва дышала. Она умоляюще зарыдала.
– Папа, нет! Не надо!
Но он надавил ей рукой-обрубком на горло, всё еще сжимая другой рукой разбитую бутылку.
– Я должен был догадаться, – прошипел он. – Должен был понять, что это уже есть и в тебе. Она отравила тебя.
Он указал на мать, зрачки которой застыли блестящим пляжным стеклом цвета драконьего шелка.
– Это уже в тебе, – говорил отец. – Ты – гайдзинский мусор. В тебе сидят белые дьяволы. Но я их вижу. Я могу их вытащить…
Он занес бутылку над ее лицом, в дюйме от правого глаза, в радужной оболочке которого отражалось разбитое стекло.
– Папа, нет! – Она замотала головой, крепко сжав веки. – Нет, нет!
А потом он опустил бутылку, чтобы вонзить в глаз.
– Я могу их вытащить…
Мир вокруг нее был таким ярким, с четкими острыми краями, что Аянэ показалась, будто она может порезать глаза.
Легкий ветерок щекотал ее ноги, одежда царапала голую кожу, отчего отросшие волоски вставали дыбом, и по коже бежали мурашки. Когда Кин повернулся, чтобы посмотреть на нее, она почувствовала на своем лице его дыхание – мягкое, будто перышко. Она вздрогнула, ведь ощущений было так много, и все – такие свежие, новые. Но когда она обращала внимание на старика у окна, который трясся, кашлял и с каждым вздохом приближался к смерти, она чувствовала, как у нее в груди разливается жалость. Жалость к тому, кто подошел к самому краю, пока еще в блаженном неведении, какая пропасть разверзнется у него под ногами. И жалость к себе, ведь всё это закончится почти так же быстро, как и началось.
Мехабак стучал бусинами у нее на груди. В голове. Приказы. Перемещения. Вопросы.
Вопросы, на которые она жаждала ответить.
Кин демонстративно смотрел на нее спокойным, но твердым взглядом. Поэтому она встала и спросила, как пройти к уборной, низко поклонилась Даичи, а потом тихо пошла к лестнице.
Спустилась на три этажа, в подвал Кагэ, где на столе был разложен план битвы с шахматными фигурами, угольными мелками и рисовой бумагой. Аянэ встала на колени в углу и подняла лицо к потолку. Провела пальцем по руке, наслаждаясь ощущением, наблюдая, как шевелятся и поднимаются крошечные волоски. Скользнула вверх по плечу, по пустому разъему на ключице и вниз по груди. И там она нащупала это. Гладкий металл и холодные транзисторы. На шнуре на шее висел дребезжащий тяжелый блок. Она коснулась отрезка гофрированного резинового кабеля, свисавшего со стороны мехабака, поднесла его к свету, глядя на штырьки на его головке.