Мой план заключался в том, чтобы записаться добровольцем и в качестве такового принять участие в одном из пробных испытаний, проводившихся в медицинском центре Хопкинса или Нью-Йоркском университете. Уж раз я собирался совершить первый в своей жизни психоделический трип под наблюдением психотерапевта – перспектива во всех отношениях просто душераздирающая, – то мне весьма по душе была мысль о том, что я совершу его в компании опытных профессионалов в больнице, по соседству с отделением неотложной помощи. Другое дело, что наземные исследователи больше не работали со «здоровыми, нормальными людьми». А это значит, что если я рассчитываю совершить один из тех трипов, о которых так много наслышан, то мне придется совершить его в подполье. Найду ли я «проводника», который согласится работать с писателем, планирующим опубликовать рассказ о своем путешествии в неведомое? Будет ли мне достаточно комфортно в его присутствии? Смогу ли я ему довериться, и не только довериться, но и доверить ему свою психику? Вся эта затея была чревата неопределенностью и сопряжена с различного рода рисками – законодательным, этическим, психологическим и даже литературным, потому как облечь в слова то, что словами не выразить?
«Любопытство» – это хотя и точное, но довольно холодное слово для выражения той страсти, которой я был одержим. К этому времени мне уже удалось встретиться и побеседовать с десятком людей, совершивших подобные психоделические трипы, и я не мог без внутреннего трепета слушать их рассказы, не спрашивая себя при этом, чем же обернется это «путешествие» для меня самого. Многие из них относили эти трипы к числу двух или трех наиболее глубоких переживаний, выпавших им на протяжении жизни и в ряде случаев кардинально изменивших их самих, причем самым положительным образом и навсегда. Сделаться более «открытым», особенно в этом возрасте, когда психологические привычки проложили в сознании такие глубокие колеи, что они кажутся непреодолимыми, представлялось мне весьма привлекательной перспективой. А кроме того, мне представлялась возможность, пусть и отдаленная, обрести какое-никакое духовное прозрение. Многие люди, с которыми я беседовал, начинали свой духовный путь завзятыми материалистами и атеистами, духовно развитыми не больше меня, и тем не менее на некоторых из них снизошел «мистический опыт», взрастивший в них непоколебимое убеждение в том, что в мире имеется много такого, о чем мы даже не подозреваем, – некая «запредельная реальность», лежащая за этой материальной вселенной и составляющая, как я полагаю, целый особый мир. Я часто думал об одном из онкологических больных, с которым мне довелось беседовать: он был убежденным атеистом и, тем не менее, в итоге был духовно обращен и «купался в лучах Божьей любви».