Однако далеко не все, о чем рассказывали мне эти люди, вызывало во мне желание последовать их примеру и улечься на кушетку. Многих из них псилоцибин, если можно так сказать, переносил в далекое прошлое, так что в ходе странствий в их памяти всплывали эпизоды давно и прочно забытых родовых или младенческих травм. Такие переживания выкручивали их наизнанку, сотрясали до основания, однако являлись для них своего рода катарсисом. Безусловно, что эти «лекарства», как называют препараты, которые они дают своим подопечным, и законопослушные, и подпольные терапевты, мощно сотрясают психику и ускоряют психические процессы, вытаскивая на поверхность всевозможный глубоко подавленный материал, зачастую страшный и уродливый. На самом ли деле мне так уж хотелось отправиться туда? Нет, если быть честным. Должен сказать, что я никогда не был склонен к глубокому или длительному самоанализу. Моя ориентация направлена скорее вперед и вовне, а не назад и вглубь, и в целом я предпочитаю, чтобы глубины моей психики, если только они существуют, оставались бы нетронутыми. (Дел достаточно и здесь, на поверхности; вероятно, именно поэтому я стал журналистом, а не романистом или поэтом.) На мой взгляд, весь материал, скопившийся там, в подвалах подсознания, так и должен там храниться, на что есть немало причин, храниться до тех пор, пока вы не найдете специального человека, способного решить проблему. Зачем же самому добровольно спускаться в эти подвалы и включать там свет?
В целом в глазах окружающих я выгляжу как довольно спокойный, уравновешенный и психически устойчивый человек, и я так давно играю в семье эту роль – как ребенок, как взрослый, как друг в общении с друзьями и как коллега в общении с коллегами – и так вжился в нее, что она стала моей довольно точной характеристикой. При этом частенько – или в предрассветных муках бессонницы, или под действием конопли – я вдруг ощущаю, что одинок и потерян, застигнутый врасплох внезапно накатившим на меня психическим штормом экзистенциального страха, столь мрачным и неистовым, что он грозит опрокинуть мою лодку, а заодно и мою индивидуальность, которой я так доверяю. В такие минуты я начинаю серьезно допускать возможность того, что где-то там, под той уравновешенностью, которую я наружно являю, таится теневое «я», сформированное из мутных, беспорядочных и потенциально безумных сил. Насколько тонка кожа моего здравомыслия? – спрашиваю я себя в такие моменты. Возможно, мы все это спрашиваем. Но действительно ли хочу выяснить это? Рональд Дэвид Лэйнг однажды сказал, что есть три вещи, которых боятся люди: это смерть, им подобные и их собственный разум. Запишите на мой счет два пункта из трех. Но бывают моменты, когда любопытство берет верх над страхом. И для меня такой момент, полагаю, настал.