Сами вóроны находили, что не может быть ничего красивее этого танца. Но всем остальным он казался довольно-таки бестолковым и утомительным, как пляска снежинок во время метели. Верно, потому вóронов и выпускали первыми, чтобы потом они уже не портили праздника.
Наконец вóроны угомонились.
На площадку выбежали зайцы.
Вот теперь-то началось настоящее веселье!
Зайцы прыгали, кувыркались через голову, кто катался по земле колесом, кто вертелся волчком, стоя на одной лапе, кто ходил вниз головой. Зайцам и самим было весело, и смотреть на них было весело!
Да и как же им было не прыгать и не кувыркаться! Весна идёт! Кончилась холодная зима! Кончилось голодное время!
После зайцев настала очередь глухарей.
Глухари расселись на дереве — в блестящем чёрном оперении, с ярко-красными бровями, важные, надутые. Первым начал свою песню глухарь, который сидел на самой верхней ветке. Он поднял хвост, открывая под чёрными перьями белую подкладку, вытянул шею, закатил глаза и заговорил, засвистел, затакал:
— Зпс! Зис! Так! Так! Так!
Три глухаря, сидевшие пониже, подхватили его песню, и с ветки на ветку эта песня спускалась ниже и ниже, пока не затоковали все глухари. Теперь всё дерево пело и свистело, приветствуя долгожданную весну.
Глухариная песня всех взяла за живое, все звери готовы были вторить ей. А тетерева, не дождавшись своей очереди, от избытка радости принялись во весь голос подтягивать:
— О-р-р! О-р-р! О-р-р!
Все были так поглощены пением, что никто не заметил, как одна из лисиц тихонько стала подкрадываться к стае Акки Кнебекайзе. Это был лис Смирре.
— Дикие гуси! Берегитесь! Берегитесь! — закричал маленький воробушек.
Смирре бросился на воробья и одним ударом лапы расправился с ним. Но гуси уже успели подняться высоко в воздух.
Смирре так и завыл от ярости, — ведь вся его надежда была на то, что здесь, на Кулаберге, он отомстит старой Акке и её стае. Ради этого он готов был на всё.
Но нарушить мир на Кулаберге — это было уж слишком!
Когда звери увидели, что Смирре хотел напасть на диких гусей, что он убил воробья, — гневу их не было предела. Даже лисицы восстали против своего сородича.
Тут же на месте был устроен суд.
Приговор гласил:
«Тот, кто нарушил мир в день великого сборища зверей и птиц, навсегда изгоняется из своей стаи, навсегда изгоняется из своей страны. Лис Смирре нарушил закон всех зверей — и лапа его не должна больше ступать по нашей земле».
А для того, чтобы все знали, какое преступление совершил Смирре, самая старая из лисиц откусила ему кончик уха.
Униженный, посрамлённый, с откушенным ухом лис Смирре бросился бежать, а вслед ему нёсся яростный лай всей лисьей стаи…