— Для людей. Но дело даже не том, что насчет кораблей там немного другое. Просто право на личную тайну там тоже прописано.
— Но это же противоречие.
— Нет, это просто очень старый принцип: там, где начинается личная жизнь другого, заканчивается твое право на информацию. Если это касается других, они имеют право знать. Если нет — нет. Поэтому все, что касается тебя, ты имеешь право спросить у кого угодно, и у меня в том числе. А все, что касается меня, я тебе либо расскажу по доброй воле, либо не расскажу. Ты, конечно, можешь подслушать, вряд ли я смогу помешать такому упорному и талантливому кораблю, — Томас подбавил немного лести, надеясь, что это поможет убедить ее не применять свои таланты. — Но когда-нибудь, рано или поздно, я на такое неуважение к моей жизни все-таки обижусь.
— Я ближе к тебе, чем они все. Но им можно подслушивать, а мне нельзя? — обиженно переспросила Руби.
— Не совсем так, — улыбнулся он, отводя от ее лица темную фиолетовую прядь. — Им тоже нельзя. И на них я тоже обиделся бы, если бы относился к ним хорошо. Но я и так им не доверяю и отношусь к ним не очень. А вот ты — совсем другое дело.
— Мне от твоего хорошего отношения одни минусы, — вздохнула Руби.
— Ты так думаешь? — огорчился Томас. — И вот это тоже минус?
Он легонько потянул ее на себя, и она тут же перекатилась и уселась на нем сверху с тем же слегка недовольным видом. Томас для себя переводил его как «ну, и что интересного ты можешь мне предложить?» Он подумал, что, возможно, он действительно мог бы предложить ей что-то интересное. Протолкнуть в Совет Кораблей, ведь судя по ее словам, шпион там нужен ему теперь как никогда раньше; дать какую-нибудь должность; предложить интересное дело… но она слишком торопилась. Руби еще не устоялась как система, сравнивая ее с другими кораблями, Томас это понимал. И понимал с новой отчетливостью слова из методички о том, что в первые полгода не стоит загружать корабль ничем сверх обучения и полетов. Корабль должен сам выбрать нагрузку и сам обеспечить ее себе, сколько потянет. Руби придумывала себе нагрузку, но обеспечить ее не могла, да и насчет выдержать у Томаса были некоторые сомнения. Получалось, что в данный момент он мог предложить ей только себя.
И он предложил. Это был самый простой выход. Он ловил себя на том, что совсем не хочет обсуждать с ней предполагаемый заговор кораблей, не хочет расспрашивать ее о деталях и больше всего не хочет слышать вопрос вроде «что ты собираешься делать дальше»? Как будто мысль о том, что Руби — корабль, неожиданно из успокоительной стала тревожной. Она корабль. Может ли он быть уверен, что то, что он доверит кораблю, не станет известно другим кораблям? Может ли он доверять ей? Может ли он доверять хоть кому-нибудь? Он чувствовал, как его привычная легкая паранойя перерастает в панику. Он совсем не хотел ее усугублять. Он хотел просто дотянуть остаток этой ночи, не говоря больше с Руби ни о чем, убраться из корабельной виртуальности, очнуться дома, в своей дворцовой спальне, и только там, только тогда поддаться настоящей, полновесной, нешуточной панике.