Но шли дни, новая информация удивительно быстро укладывалась в моем разуме, и постепенно обширные пробелы в знаниях затягивались, переставая зиять тянущей пустотой. С каждым днем выискивать предметы, названия которым я не знал, становилось все сложнее. Все реже детский пальчик Данмара устремлялся в указующем жесте на что-нибудь новое, и все более подробными и понятными становились для меня ответы кузнеца.
Да, хоть я и обитал в теле мальчика, но воспринимать этого мужчину своим отцом у меня никак не получалось. Ведь как ни крути, а здесь был абсолютным чужаком, шпионом, заброшенным невиданными силами в чужой мир и в чужое тело… Вполне естественно, что никаких теплых чувств у меня ни к кому не возникало. Да и в моих же интересах было, чтоб подобный статус-кво сохранялся и дальше…
Единственное, что я испытывал, так это вину, грызущую меня тупыми зубами, перед невинным ребенком, которого я нагло заменил в его же теле. С моей стороны все выглядело так, будто я ворвался в разум Данмара, а потом вытеснил его, став полноправным хозяином в его голове. И пусть я мог найти себе множество оправданий, заключающихся в том, что это все задумка Дьявола, а я лишь слепая пешка в его руках, но утешало это меня слабо. Хоть я и был грешником, который томился в адском пламени несколько эпох, но злодеем я себя никогда не считал. Даже во время заточения моей души, я как мог старался сохранить остатки хоть что-нибудь человеческого. Я упорно пытался действовать вопреки тому, к чему нас толкали демоны. А тут такое начало… И с этим приходилось как-то мириться.
Но в остальном же, новая жизнь стала для меня чем-то невероятно странным и мистическим. Я все никак не мог привыкнуть к тому, что мне не нужно ежечасно сражаться, выгрызая право на существование у каждого встречного. Я не умел спать, не вскакивая по ночам от ощущения, что меня настигают жестокие демоны. Мне постоянно снились кошмары Преисподней, которые словно полчища ядовитых пауков пытались протиснуться из моих воспоминаний в окружающую меня реальность. Но мой мирок, состоящий пока только из трех комнат небольшого дома и такого же небольшого дворика, сопротивлялся им и оставался островком спокойствия и безмятежности. И на этом островке моя душа нежилась, пытаясь исцелить полученные за столетия боли раны, не веря в свое счастье.
Но время шло, а я никак не мог научиться терпеть кого-либо рядом с собой. Я постоянно вздрагивал от прикосновений отца Данмара и отпрыгивал от него, словно испуганный кот от ушата ледяной воды. Эпимос, первое время, пытался меня успокаивать и насильно заключать в свои объятия, но делал этим только хуже. Один раз его упорство довело до того, что я как-то неосознанно прокусил ему предплечье. Просто обретенные в аду инстинкты оказались сильнее моей воли, и тело сделало все без участия мозга.