После того, что он увидел, силы оставили его.
А ведь он шёл до последнего — даже когда остался один. Из всей семёрки — только он. Последний. Он шёл, не разбирая дороги; казалось, в этой тьме был только он — и путь прямо, казалось, тела на полу смотрели на него и даже что-то шептали…
Вначале — когда были живы остальные — звуков было больше, они словно звали обернуться, повернуть назад. Теперь остался только этот шёпот. Выживший не знал, сколько времени он уже бредёт по проклятой тьме, но не мог заставить себя остановиться. Шёпот мёртвых, звук шагов и тьма вокруг — вот что теперь составляло всё его существование.
А затем в эту темноту ворвался яркий свет.
Выживший замер, глядя, как светлая точка приближается, становясь всё больше, всё ярче…
Платформа. Снова, та самая. Теперь она неслась обратно — на той же запредельной скорости. Выживший успел разве что разглядеть гримасу ужаса на лице молодого парня со светящейся сферой в руке.
А следом за платформой…
— Я ВОЙДУ В ТЕБЯ, АРТУР ГОТФРИД! — рёв ворвался в его сознание, мигом заглушив все шепотки мертвецов; от резкого звука у выжившего закружилась голова.
За платформой неслась огромными прыжками чудовищная тварь.
Существо, не имеющее постоянной формы, с тысячей пастей и глаз не бежало — оно отталкивалось щупальцами, как монструозный осьминог. Другие щупальца тянулись вперёд и, казалось, уже касались края платформы. Вот-вот — и они настигнут свою жертву…
Существо промчалось мимо, не обратив на выжившего ни малейшего внимания, и вокруг снова воцарилась тьма.
Вот тогда он и остановился. Если там, впереди, его ждёт такое — зачем он вообще туда бредёт, пытается добраться до конца?
Последний росток надежды, который позволял ему идти даже после потери остальных товарищей, только что был безжалостно растоптан.
Выживший упал на колени.
А после и вовсе рухнул на землю плашмя, посреди сотен навеки умолкнувших тел. Его ладони непроизвольно сошлись друг с другом в молитвенной позе, как и у остальных несчастных, встретивших здесь свою кончину. Больному, кипящему разуму эта мысль казалась очевидной — если кто и мог вывести его из этого ночного кошмара, то только…
— Ангел… ангел-хранитель… прошу… спаси… — его иссохшие губы из раза в раз медленно повторяли одну и ту же фразу, несмотря на страшную боль и отчаяние.
Снова и снова, бесконечно. Без особой надежды, что кто-то откликнется.
Возможно, прошли минуты, возможно, часы или даже дни; само время начинало казаться парню какой-то нелепой, лишней сущностью, иллюзией из прошлой жизни. Его глаза постепенно закрывались.