— В абсолютной, — уверил его Гастон. — Я готов поставить на это свою репутацию. А! Простите. Очень хорошо, джентльмены, на сегодня все. Благодарю вас. Не уходите, мистер Джей. Ваше замечание касательно безопасности кое о чем мне напомнило. Размеры и расположение помостов ведь не будут меняться? Они останутся в точности такими же и на время спектаклей?
— Да.
— Хорошо. Надеюсь, до десятых долей дюйма? Понимаете, работу ног мы репетировали с величайшей тщательностью. Это как танец. Позвольте, я вам покажу.
Он вынул детальный план сцены, разбитый не бесчисленные квадраты.
— Сцена размечена — полагаю, вы это заметили — точно таким же образом. К примеру, я прошу Макдуфа выполнить верхний удар справа налево, а Макбет должен отразить его и перепрыгнуть на нижний уровень. Я скажу, — тут он возвысил голос и пронзительно крикнул — «Мак-ди. Правая нога на 13б. Поднимите клейдеамор, повернитесь на 90 градусов. Взмах на 12. И раз. И два. И три. Тем временем…»
Он несколько секунд продолжал выкрикивать эти загадочные указания, а потом сказал своим обычным басом:
— Так что вы понимаете, мистер Джей, малейшая неточность в расположении квадратов вполне может привести к… ну, скажем, к рассечению пополам ступни противника. Нет. Я преувеличиваю. Точнее будет сказать — к раздроблению ступни. А мы ведь не хотим, чтобы это случилось?
— Разумеется, нет. Но, мой дорогой Гастон, пожалуйста, не поймите меня неправильно. Я считаю, что план весьма изобретателен, и результат… м-м… потрясающий, но не будет ли все это выглядеть столь же эффектно, если, к примеру…
Он не закончил предложение, увидев, как краснеет лицо Гастона.
— Вы собираетесь предложить использовать муляжи? — спросил Гастон и, прежде чем Перегрин успел ответить, продолжил:
— В таком случае я ухожу из этого театра. Навсегда. Заберу мечи и напишу в «Таймс», чтобы обратить внимание публики на то, какой нелепый фарс ей будут навязывать. Ну? Да или нет?
— Да. Нет. Не знаю, да или нет, но я умоляю вас не покидать нас, Гастон. Вы говорите мне, что это безопасно, и я полагаюсь на ваш авторитет. Я попрошу страховщиков заняться этим, — торопливо добавил он. — Надеюсь, вы не будете возражать?
Гастон важно и двусмысленно махнул рукой. Он поднялся на сцену и поднял мечи, которые актеры сунули в фетровые чехлы.
— Желаю вам доброго утра, — сказал он. И, словно спохватившись, добавил:
— Я возьму с собой клейдеаморы и верну их завтра.
— И вам доброго утра, Гастон, — с благодарностью ответил Перегрин.
III
Перегрину пришлось признаться (но только самому себе), что атмосфера в театре изменилась. Не то чтобы репетиции проходили плохо. В целом они проходили очень хорошо; не происходило ничего более серьезного, чем ожидаемые ссоры, вспыхивавшие между актерами. В этом отношении больше других выделялся Баррабелл, игравший роль Банко. Ему достаточно было лишь появиться на сцене, чтобы возник какой-нибудь спор. Но Перегрин по большей части был терпеливым и прозорливым режиссером и никогда не давал воли серьезным проявлениям гнева, не сочтя предварительно, что для них настало время и что они окажут благотворное влияние на актеров. Он не был знаком с Баррабеллом раньше, но довольно быстро заподозрил, что тот — смутьян, и этим утром его подозрения подтвердились. Баррабелл и Нина Гэйторн пришли вместе. Он сильно понизил голос, которым прекрасно владел, взял ее под руку, и на ее поблекшем добродушном лице появилось выражение, которое напомнило Перегрину выражение лица школьницы, которой рассказывают что-то сомнительное, но крайне интересное на некую запретную тему.