— В безопасности?! — вскричал Гастон, тревожно размахивая руками. — В безопасности?! Вы меня с ума сведете.
— Этого недолго ждать, — заметил великолепный голос в задних рядах.
— Кто высказал это отвратительное замечание?
— Я, — сказал Баррабелл. — По-моему, вас вполне можно признать невменяемым. В любом нормально управляемом государстве…
— Замолчите оба! — закричал Перегрин. — Господи боже, разве нам мало всего досталось?! Если вы двое не можете замолчать, то по крайней мере идите туда, где вас не будет слышно, и продолжайте спорить на улице!
— Я подниму этот вопрос в профсоюзе. Меня уже не в первый раз оскорбляют в этом театре…
— …мой клейдеамор. Я умоляю вас подумать о том…
— Гастон! Отвечайте: вы пришли на прослушивание? Да или нет?
— Я… Нет.
— Баррабелл, вы пришли на прослушивание?
— Да. Но теперь я вижу, что это было напрасно.
— В таком случае ни у одного из вас нет права здесь находиться. Я должен попросить вас обоих уйти. Уйдите оба, бога ради.
Открылись двери в фойе, и голос Уинти Морриса произнес:
— О, простите. Я не знал…
— Мистер Моррис, подождите! Мне нужно с вами поговорить. Мой клейдеамор, мистер Моррис! Пожалуйста!
Гастон заторопился по проходу и вышел в фойе. Двери качнулись, и его голос превратился в отдаленный гул.
Перегрин сказал:
— Мне очень жаль, Рэнги. Мы продолжим, когда я улажу этот идиотский вопрос. — Он взял Баррабелла под локоть и отвел его в сторонку. — Брюс, дорогой мой, — сказал он, заставив свой голос звучать с теплотой, которой он на самом деле не чувствовал. — Аллейн рассказал мне о вашей трагедии. Я вам очень, очень сочувствую. Но я должен спросить вас вот о чем: вы не думаете, что, работая в одной труппе с Уильямом, вы будете очень несчастны? Я думаю, что так и будет. Я…
Баррабелл смертельно побледнел и уставился на Перегрина.
— Ах ты крыса, — сказал он, развернулся, схватил чемодан и ушел из театра.
— Фух! — выдохнул Перегрин. — Ладно, Рэнги. Продолжим прослушивание.