— Чего не понял? — спросил Леннокс.
— Маоританга.
— Маори танго?
— Заткнись, — сказал Росс и пнул его ногой под столом.
Леннокс посмотрел на Рэнги и увидел в его лице что-то такое, что заставило его торопливо сказать:
— Прости. Я не хотел совать нос не в свое дело.
— Ничего, — сказал Рэнги и встал. — Я должен возвращаться. Опаздываю. Извините.
Он подошел к стойке, расплатился и ушел.
— Что его гложет? — спросил Леннокс.
— Бог его знает. Наверное, что-то относящееся к этому делу. Он справится, что бы это ни было.
— Я не хотел ему грубить. Я ведь и не нагрубил, правда? Я извинился.
— Может быть, ты сказал что-то, что расстроило его мана[136].
— Да ну его к черту вместе с его мана. Откуда ты вообще узнал это слово?
— Из разговоров с ним. Оно означает множество разных вещей, но главное — гордость.
Они ели молча. Рэнги оставил на скамье экземпляр газеты The Stage[137]. Его внимание привлек короткий абзац внизу страницы.
— Эй, — сказал он, — вот это заинтересовало бы Баррабелла. Это те, с кем он ездил за границу.
Смотри.
Леннокс перегнулся через стол и прочел:
— «Левые Актеры» планируют повторить свои успешные гастроли в Советской России. Сейчас они готовятся начать репетиции трех современных пьес. Звоните по номеру клуба, чтобы записаться на прослушивание.
— Это та компания, с которой он уже гастролировал, — сказал Леннокс.
— Ему не позволят уехать. До тех пор, пока кого-нибудь не поймают.
— Наверное, нет.
— Интересно, он это читал? — равнодушно сказал Леннокс.
До конца обеда они почти не разговаривали.
Да, Баррабелл читал эту заметку. Он внимательно ее прочел и нашел в записной книжке телефон клуба.
Его однокомнатная квартира не несла на себе совершенно никаких отпечатков его личности. Она была просторная, чистая и опрятная. Два окна выходили на расположенное через улицу здание с такими же неопределенными ставнями на третьем этаже.
Он открыл шкаф и достал потрепанный чемодан со старыми наклейками Аэрофлота. Внутри лежали аккуратно сложенные вещи — пижама, нижнее белье и рубашки, а под ними — вырезки из газет и фотография довольно привлекательной молодой женщины.
Вырезки относились главным образом к тем постановкам, в которых он играл, но среди них были и те, которые касались суда над Харкортом-Смитом. Фотографии: обвиняемый в наручниках, входящий между двух полицейских в здание центрального суда и безучастно смотрящий в никуда; верховный судья Суизеринг; Уильям с матерью на улице. В вырезках были сообщения о ходе суда.
Баррабелл перечитал вырезки и посмотрел на фотографии. Потом он бросил их одну за другой в потухший камин и сжег. Он прошел в ванную, располагавшуюся в коридоре, и вымыл руки. Потом он снова сложил все театральные обзоры в чемодан и долго смотрел на фотографию, подписанную «Мюриел». Его руки дрожали. Он спрятал ее под другими бумагами, закрыл и запер чемодан и снова поставил его в шкаф.