— Забудьте об этой идиотской идее, пожалуйста, — холодно сказал мистер Реес и многозначительно посмотрел на Марию. — Вы понимаете? Вы не должны говорить об этом мадам. — Он добавил несколько слов по-итальянски; Аллейн был не очень силен в этом языке, но решил, что прозвучала угроза немедленного увольнения, если Мария не подчинится приказу.
Мария, плотно сжимавшая губы, сверкнула глазами на мистера Рееса и пробормотала что-то неразборчивое. После этого всех отпустили.
— Шансов у тебя немного, — сказал Бен Руби. — Они все равно разболтают.
— Они буду вести себя как следует. Возможно, за исключением этой женщины.
— Да, непохоже было, что она готова сотрудничать.
— Ревнует.
— А! — воскликнул синьор Латтьенцо. — Классический случай: госпожа и камеристка. Белла, несомненно, многое ей доверяет.
— Без сомнения.
— Что ж, сейчас она ничего не сможет ей сказать. Ripetizione[24] все еще идет полным ходом.
Бен Руби открыл дверь. Из дальнего конца холла, из-за стены концертного салона доносилось пение, которое словно бы возникало из ниоткуда; оно было бесплотным, как будто исходило из противоположного конца какого-то слухового телескопа. Над тремя непримечательными голосами парил несравненный четвертый.
— Да, — сказал синьор Латтьенцо, — это ripetizione, и они добрались только до квартета — всего треть оперы. Они сделают перерыв на обед в час тридцать, а сейчас двадцать минут первого. Пока что мы в безопасности.
— Я бы на это не рассчитывал, — покачал головой Бен Руби. — Она любит, когда Мария у нее под рукой на репетициях.
— Если вы не возражаете, — сказал Аллейн, — я думаю, мне стоит немного осмотреться.
Трое мужчин минуту молча смотрели на него. Затем мистер Реес встал.
— Вы ведь не верите, что… — начал он.
— О, нет-нет. Но мне пришло в голову, что можно найти что-нибудь, что подтвердит теорию о гадком нахале.
— Что, например? — спросил Бен Руби.
— Что-нибудь, — беззаботно сказал Аллейн. — Никогда не знаешь, что попадется. Иногда случаются неожиданные находки. Как и вы, я не особенно на это рассчитываю.
И прежде, чем кто-то из них нашелся с ответом, он вышел и тихо прикрыл за собой дверь.
Аллейн вышел из дома через главный вход, повернул налево и прошел по засыпанной гравием площадке перед домом до дорожки, которая огибала фасад с запада. Он пошел по ней; звуки музыки и пения, прерываемые обсуждениями и повторениями коротких отрывков, становились все громче. Вскоре он дошел до окон концертного салона и увидел, что одно из них, первое, все еще открыто. Оно находилось дальше всего от сцены, которую закрывала штора, подвешенная на шарнирном кронштейне.