Имеется и более серьезный аргумент против оправдания уважения к людям на основании их способности раскаиваться: такое оправдание не удовлетворяет требованию, гласящему, что уважительное отношение не должно основываться на качестве, которое может быть использовано во зло. Однако если обосновывающее качество – это способность радикально изменить собственную жизнь посредством раскаяния (или, иными словами, человеческая способность действовать свободно), то она может быть применена двояко: для изменения жизни как к лучшему, так и к худшему. На примере толстовского отца Сергия мы можем проследить движение в обоих направлениях в рамках одной жизни. Сосредотачиваться лишь на одном из них, а именно на изменении жизни к лучшему – значит совершать ту же ошибку, что и многие другие, кто пытался найти качества, которые бы оправдали уважение к человеку, но оставлял без внимания потенциальные негативные стороны этих качеств.
Критика способности раскаиваться как обосновывающего уважение к человеческим существам качества во многом справедлива. И все же это качество обладает особенностью, отличающей его от других перечисленных Кантом, включая способность вести нравственный образ жизни. Способность к раскаянию напрямую относится к условиям, когда проблема человеческого уважения наиболее остра, а именно к тем случаям, когда люди встают в своей жизни на путь зла.
Для начала рассмотрим более простой случай человека, который ведет нравственный образ жизни и которого, очевидно, можно за это уважать. Было бы странно отказывать такому человеку в уважении единственно потому, что он способен перестать жить нравственно и вместо этого переключиться на порочный образ жизни. Тот, кто живет нравственно, заслуживает уважения скорее за реальное достижение, нежели за некую присущую ему потенциальную способность. В качестве достижения нравственный образ жизни устанавливает презумпцию того, что ведущий его человек и дальше будет жить по тем же достойным принципам, если не будет доказано обратное. Такая презумпция приобретается путем собственно проживания жизни в нравственном ключе. Она не дана человеку от рождения, подобно кантовской способности вести нравственную жизнь, но скорее является следствием приложенных и прилагаемых им усилий.
Но как быть со злодеем, который живет дурно и, вероятнее всего, продолжит жить, руководствуясь все теми же гнусными принципами? Здесь не следует путать вероятность с презумпцией. Несмотря на высокую вероятность того, что он продолжит жить тем же образом, эту вероятность не следует подменять презумпцией, так как в принципе злодей все равно сохраняет способность измениться к лучшему и раскаяться. Наличие у него этой способности подразумевает, что он заслуживает элементарного человеческого уважения как человек, на которого нельзя «махнуть рукой», потому что у него есть пусть даже ничтожный, но все же шанс раскаяться.