В назначенный день я хорошенько выспался, неторопясь собрался, посидел минуту перед выходом и поехал на вокзал. Ни о чём другом кроме поездки последние две недели думать я не мог. Ожидание смерти хуже самой смерти. Предвкушение праздника лучше самого праздника. Я находился где-то между этими двумя состояниями. Должно было случиться нечто такое, что поставит точку в самом непростом периоде моей жизни. А может – и на ней самой. Некий водораздел, на который я обязан забраться и посмотреть в другую покать: что там?
Чтобы не толкаться с огромным рюкзаком в автобусах, до вокзала я доехал на такси и встал в очередь в кассу. Рядом в ларьке продавался какой-то мусор вперемежку с макулатурой. Туда-сюда сновал разнокалиберный народ, несло пирогами, туалетом и кофе-по-ведёрному. Из динамика сообщили о надвигающемся скором из Иркутска. На перроне в ожидании электропоезда толпились бабушки и немного дедушек. Совсем немного – людей моего возраста и моложе. Примерно тот же контингент, что стоит в очереди к окошечку кассы, где принимают оплату за коммунальные услуги: шестьдесят три процента – пенсионерки, остальные тридцать семь приходятся на пенсионеров, работающих и иждивенцев. Разговоры – о капусте, помидорах, давлении, артрозе, валидоле, маалоксе, внуках, правнуках, тонометрах, похоронах. Мне в лицо то и дело прилетали клубы сигаретного дыма. Голубь, распушив облезлый хвост, нагло преследовал голубку, гоняя бедную по грязным шпалам, пока оба не взлетели, едва не попав под колёса иркутского экспресса. Воробьи дрались за какую-то грязную корку лаваша. Шла обычная вокзальная жизнь.
Моя электричка пришла точно по расписанию, и я первым запрыгнул во второй вагон. Сел у окна на теневую сторону, потому что с солнечной стороны припекало не на шутку. Днями стояла жара почти тридцать градусов, а ночи уже становились прохладными. Народ расселся по скамейкам, распихал сумки и рюкзаки, и состав тронулся. Через пять минут подошла кондукторша с просьбой показать билет. Просьбу свою она высказала таким служебным тоном, и сам голос у неё был такой безликий, что я, протягивая билет, даже не посмотрел в её сторону. В поле моего зрения попало лишь её левое колено. Это было самое несексуальное колено из всех, что я видел в жизни. На этом события кончились и время остановилось. Электричка шла без большинства остановок. Пытка бабушками продолжалась недолго. Половина их испарились из вагона в течение часа, и сразу сделалось заметно тише и даже прохладнее. Перестали говорить все одновременно, не находя общей темы для разговора, но твёрдо зная, что события их жизни главнее и значимее, чем у собеседницы. Семидесятилетние перестали учить шестидесятилетних готовке вареников и мытью окон. Перестали кивать головами, делая вид, что друг друга слушают и полностью поддерживают точку зрения рассказчика.