Он надолго ушёл в туалет и через пару лет умер от инфаркта кажется в Хайфе. Я так и не понял – вспомнил он в тот вечер про Б-1 или нет.
* * *
За окном горизонтально падал снег. Темнело. Краски померкли, солнце спряталось за скалы, и моя щека, которая во сне прижималась к стеклу, замёрзла. Я долго спросонок смотрел за окошко, потом перевёл взгляд на деда, сидевшего напротив, и поинтересовался:
– А откуда снег-то взялся в августе? Да ещё летит как-то боком!
Полупрозрачный дед пошамкал губами, потом произнёс:
– Ну, мы же с бабкой готовились! А в этих местах снег в августе часто валит!
В это время поезд сбросил скорость, и снег стал падать под более правильным углом. На очередной стоянке он посыпался строго вертикально. Дед заёрзал и замахал мне руками, и только тут я сообразил, что эта остановка – моя. Схватив рюкзак, я полетел на выход. На улице после вагона показалось совсем темно и холодно, в довершение с неба сыпал мелкий дождик. Почему из поезда он мне показался снегом – непонятно.
Около здания станции стоял автобус. Несколько пассажиров из электрички тут же пересели из одного транспортного средства в другое. Я пару раз присел, сделал несколько наклонов, помахал руками и тоже полез в салон. Ноги после долгого сидения на одном месте не слушались, спина онемела, даже шея затекла. А ещё приходилось ехать почти пять часов по грунтовке на автобусе! Есть почти не хотелось. В течение следующего часа я погрыз немного сухарей, съел две конфеты и запил всё это глотком минералки. За окном стояла непроглядная темень, поэтому я впал в дрёму. Иногда просыпался, смотрел на часы, за окно, и снова проваливался в никуда.
– Спи, спи! Долго ещё ехать! Твоя станция – конечная, мимо не проедешь! – успокаивал меня дед, который сел в автобусе сразу позади меня.
К концу поездки я уже не мог ни сидеть, ни стоять, ни ползать. Когда на рассвете мы прибыли в посёлок, я выпал из дверей и едва удержался на ногах после того, как следом за мной из дверей на мою спину бросился рюкзак. Добравшись до какой-то лавки, я после второго долгого сидения в качестве отдыха посидел ещё и на ней, но в совершенно иной позе. После того, как суставам полегчало, я зачем-то достал карту и компас и изобразил из себя первопроходца, хотя прекрасно знал, что идти надо на перевал, а туда вела единственная дорога. Деревню я помнил плохо, поскольку бывал в ней наскоками и проездом, но, как мне показалось, она за четверть века нисколько не изменилась. Разве что пара заборов сделаны из цветной кровельной жести, а не из досок, да у дверей сельсовета в окружении «Нив» и «Жигулей» ночует «Gelandewagen» местного альфа-самца вместо УАЗика. Та же дичь, тишь и глушь, на которую глянешь – и делается жутко на душе, и в которую тянет уже через месяц городской сумасшедшей жизни.