Они шли по посёлку, и Толстый, используя редкую возможность поговорить с новым человеком, болтал, как Толстая.
– Да, брат! Живём в такой глухомани, что не приведи господь. Тут отродясь так было: хозяин рудника – барин, остальные – рабы. Закон – тайга, прокурор – медведь. При царе, деды рассказывают, ещё хуже было. Например, под честное слово уходит мужик в тайгу один золото мыть местному промышленнику. Тот ему аванс даёт, семью кормит. Мужик осенью из тайги выходит – тут его уже ждут с распростёртыми. Барину – золото, мужику – топором в лоб и концы в воду. Или надо хозяину штольню продать, ту, где золото кончилось. Так он берёт ружьё, заряжает золотом, идёт в забой и стреляет пару раз. Потом приглашает покупателя. Тот видит – весь забой в золоте. Ну и бьют по рукам. Потом золото это соскребут, а дальше – шиш! Поди, пожалуйся! Думаешь, зря в Сибири золотопромышленники столько церквей понастроили? Грехи свои замаливали! У теперишних-то властей грехов, может, и меньше, но тоже, чего тут только не бывало. Раньше тут все за колючей проволокой жили. Кто вольный, кто ссыльный – разница небольшая. Однажды японцев пригнали в сорок пятом человек триста. Спустили всех в шахту и так ни одного обратно и не подняли. Они там тачки катали в опасных штреках. Кого засыпало, кто с голоду помер, кто ещё жив был – всех сложили где-то в заброшенном забое и завалили породой. А раз в мае буран тут был и обоз засыпало, что на рудник продукты вёз. Кто поумнее, те сели верхом на коней, постромки порубили, кони их к посёлку и вынесли. А остальных через сутки только нашли. Кого лёжа, кого сидя, а кто и стоя дуба дать умудрился. Ведь сначала дождь был, потом снег, а к ночи мороз крепко ударил. Человек тридцать крякнуло. А лет десять назад лавина тут сошла. Никто не помнит, чтоб когда-нибудь в этом месте лавины сходили, а тут – хлоп! И восьмерых горняков в общаге – как Фома хреном! Они как спали, так и не проснулись. Им ударной волной лёгкие порвало. Где золото, там всегда крови много почему-то. Ну да я тебя совсем страшными историями запугал. Хотя самое страшное – это жить здесь и знать, что ничего другого в жизни не будет. А вот и баня!
За сорок копеек они больше двух часов мылись, парились, хлестались вениками, выходили покурить и снова парились. Средний между разговорами о житье-бытье поинтересовался: долго ли Лариска в этой глуши ещё протянет?
– Пока тянет, а там посмотрим. Было бы где в городе работать да столько же получать как тут, да было бы где жить. Здесь многие одним днём живут. Всё бы бросили, да ехать некуда. Честно говоря, не хочу думать на эту тему. А пока стараюсь денег побольше заработать да поменьше пропить. Но не пить здесь невозможно. Ты не представляешь, какая тут иной раз тоска и как эту тоску народ водкой заливает. То ли с гор она спускается, то ли какая шахта в месторождение тоски угодила да нечисть по тайге расползлась? Тут одна пара есть, брат с сестрой. Оба алкаши, у них двое детей, оба дебилы и уже тоже алкаши. Им лет по семь – восемь сейчас. Пьют все и всё, исключений нет. Поглядишь, что тут будет твориться после праздников! Снежные бабы – и те в сопли накушаются. Пару человек по пьянке обязательно шлёпнут. Если водки в магазине не хватит – скупят весь одеколон, клей, настойки в аптеке. За литру спирта трактор можно сменять! В прошлом году я за бутылку барана у бабы взял. Небольшого правда. Потом протрезвела – пришла, плачет, обратно просит. А где я его высеру? Три дня надоедала! Пришлось ей ещё самогонки отлить, тогда только отстала. А один горняк из Подмосковья приехал, фигура – Геракл! Я его в бане увидел – офигел! Я, говорит, тут долго не задержусь. Кое-какие проблемки решу, денег подзаработаю, рельефность мышц увеличу – и на Запад уеду в кино играть. Как пошёл рельефность увеличивать, – Толстый щёлкнул себя по горлу, – так через год и уехал. На кладбище. Оно как раз отсюда на запад. Без привычки тут жить нельзя. Тоска здесь бродит!