«Да, это не геологи. Эти – с гнильцой» – тоскливо подумалось.
На него просто не обращали внимания. Он засунул руки в рукава фуфайки и уставился в окно, которое было чуть приоткрыто, что давало ему возможность вдыхать почти чистый воздух, а не тот табачный смрад, что висел в салоне. Курили все, кроме него, пили все, кроме него и водителя. Наконец, поехали. Уже прилично пьяная орава обсуждала и хором осуждала какого-то коллегу, не подавшему кому-то из них руки, травила сальные анекдоты, игнорируя присутствие ко всему привыкшей дамы.
– Заяц! А, заяц! У тя спички есть? Нету? Значь, не стоит! – хохотал инженер-тэбэщник над древним анекдотом и, видя, что и остальные хохочут, тут же рассказывал его еще раз, но уже в другую сторону, также давясь со смеху.
Через полчаса езды севший последним начальник заорал басом:
– Мишка, стой нахер!
Автобус съехал на обочину и, прокатившись по инерции метров пятьдесят, остановился.
– Я кому сказал – стой!
– Алексей Викторович, успокойся! – взяла его за руку топографиня.
– От меня жена уходит, а вы все ржёте, как бараны!
Зыкин обречённо достал литровую бутылку «Тройки»:
– Стакана не вижу нахер!
Привыкший к выходкам коллеги народ изыскал в своих рядах стакан, который был тут же наполнен до краёв и выпит до дна. Наконец, достали закуску. «Трёшка» пошла по кругу и через пять минут безжизненную тару выкинули в окно. Запив водку газировкой и громко отрыгнув, Зыкин плакался в женское плечё:
– У нас же двое детей! Я от неё такого не ожидал. Двадцать седьмого суд. Падла она последняя! А хату как делить?
– Успокойся, она одумается ещё сто раз, ведь она тебя любит.
– А ты? – резко перевёл разговор в другое русло несчастный, облапив женщину, годящуюся ему в матери.
– Отстань, сперматозоид! Ты бы пил меньше, может, и жили бы лучше, – оттолкнула та любвеобильного соседа.
– Меньше? Куда ещё меньше-то!
Он ткнул кулаком сидящего рядом механика:
– Ты тоже думаешь, что я пьяный? А ну наливай! Сейчас все посмотрите, как я удар держу! Никто так не держит! Ни один!
Игорь глядел на заснеженную степь и, стараясь не слушать пьяный базар, думал о жене, представлял, что она сейчас делает. Гадает, наверное. Или с Наташкой в жмурки играет. Зря он ей про Париж сказал. Сколько раз уже зарекался не загадывать наперёд, душу не травить. Если и дальше всё будет так, как началось, то он может не выдержать здесь. Конечно, терпеть надо до последнего. Платили бы только нормально. Но Париж уже подёрнулся дымкой.
Следующие двести километров они ехали пять часов. Каждые полчаса кто-нибудь орал, проснувшись: