И вот – конница готова, Юра в седле, Паша во главе колонны с карабином, картой и компасом, за ним пять разномастных коней, и мы трое, пехота, замыкаем колонну. Вышли часов около девяти утра, попрощавшись с Бий-Хемом, и пошли вверх по Ченезеку.
С Бий-Хемом прощались без слёз по одной простой причине: мы в нём здорово поплавали, когда форсировали его, переходя с предыдущего участка. Участок тот был на реке Айлыг, и на него мы прибыли, перейдя с правого берега Бий-Хема на левый гораздо выше по течению. Там этот исток Енисея выглядел много скромнее, и мы ходом перешли его вброд, сидя на конях, которым в самом глубоком месте было чуть выше колена. Учитывая, как цепко конь держится за дно, переходя реки, это оказалось не так сложно. Но тут, в районе Ченезека, перейти Бий-Хем оказалось куда сложнее. Сначала Паша с Юрой на всех пяти конях перешли реку, перевозя груз, там развьючились и вернулись вторым рейсом за нами. Ощущения были незабываемые, когда холодная вода доходит до края сапог, заливается внутрь и поднимается всё выше и выше. Вокруг всё бурлит и ревёт, течение толкает бедного коня под зад, пытаясь снести. В самом глубоком месте вода дошла до седла, и бедная лошадь почти всплыла. Нам, пехоте, приказ был дан чёткий и недвусмысленный: держаться задницей за седло, ног вверх не задирать, что бы ни произошло. Конь вывезет! Поэтому я сидел на Дырке и старался не обращать внимания на то, что вода перекатывалась через конский круп и щекотала мне копчик. Приходилось держаться одной рукой за гриву, другой – за луку грузового седла и молиться всем конским богам. А сзади, замыкая колонну, шёл Таймень под каюром. Он держал главный напор воды, поскольку был на полголовы выше и много мощнее остальных собратьев. Это была не тувинская беспородная лошадка, а единственная в отряде зверюга – потомок пограничных рысаков, что зорко охраняли в этих местах советско-монгольскую границу в двадцатых-тридцатых годах вместе с собаками и людьми. Потом границу сдвинули дальше на юг, заставу расформировали, погранцов перебросили в другие места, а коней и собак оставили «чёрным лебедям» карагасам, как раньше называли тофаларов. И Таймень не посрамил предков. Аккуратно, шаг за шагом, напрягшись и нервно фыркая, лошади перенесли нас на другой берег. Ни одна не споткнулась! Когда мы, целые и невредимые, оказались на правой стороне реки, всех малость потряхивало от холода и нервов. Мы разделись, выжали штаны с трусами и вылили воду из сапог. Кони отряхнулись и за работу получили почти три недели безмятежной жизни. Теперь бегать в маршруты и брать донку и металлку предстояло нам, а кони загорали. Если бы не слепни, налетавшие при свете дня – коням вообще был бы курорт. Но даже на слепней они не сильно жаловались, хоть иногда вставали на дыбы и носились кругами по кустам, сбивая кровососов. А, может, просто баловались. Юра каждый день разводил для них костры-дымокурни, и кони порой по часу стояли по пояс в дыму, в полудрёме обмахиваясь длинными хвостами и прикрыв глаза. А потом снова уходили на южный склон жевать траву, а Юра в палатку – грызть сухари.