— А подробнее можно? — спросил я, не желая мириться с таким коротким приговором.
— Ты творил боевую магию на улицах города — что еще подробно тут можно сказать? Это нарушение Уголовного — не административного, а Уголовного, — кодекса! За это статья отдельная есть. Знаешь сколько тебе светит? До трех лет!
— Три года?! — удивился я. — Но мне же только пятнадцать лет! Уголовная ответственность возникает только… — я прикусил язык. Позабыл где нахожусь. Осторожно спросил: — Разве можно сажать пятнадцатилетних?
Вяземский глянул на меня так, будто видел в первый раз. Тихо ответил:
— Вообще-то сажают с десяти.
Я аж поперхнулся.
— Охренеть!
Вяземский вдруг пристально посмотрел на меня.
— Слушай, или ты таким образом хотел от Бартынова в тюрьме сбежать? Натворить каких-нибудь дел, сесть в тюрьму и выжидать? — и рассмеялся. — Это конечно глупейший план! У него везде свои люди есть, даже в тюрьме. Прежде чем такое проворачивать, надо было хотя бы у меня совета спросить!
— Не хотел я от него сбегать! — раздраженно ответил я. — Говорю же — искал истинного убийцу Никиты. Исполнителя почти удалось поймать. Это Кондор.
— Эх, загадочный Кондор, — вздохнул устало Вяземский. — Ладно, не переживай, адвокат скоро уже будет, — отец глянул на часы, — тогда и разберёмся как дальше будем поступать.
Адвокат пришел минуты через три. Это был пожилой уже мужичок в нелепых круглых очках, с таким же нелепым круглым лицом и белоснежной улыбкой от уха до уха. Он вошел и вместе с собой принес в комнату какой-то свой запах — дорогого парфюма, крепких сигарет и болотной тины.
— Добрый день! — произнес он с едва уловимым акцентом. — Вижу, Вяземские вновь нуждаются в моей помощи.
— Нуждаемся, Эммануил Рудольфович, — кивнул отец. — Очень сильно нуждаемся.
Эммануил Рудольфович привычно прошел вглубь, протянул мне руку.
— Рад приветствовать вас, Максим Петрович. С последней нашей встречи вы еще были совсем маленьким. Ах, как быстро бегут годы!
Я пожал ему руку — она была мягкой и влажной, как щупальца осьминога.
— Но — ближе к делу, уважаемые. Вижу ваши нервные напряжённые лица и сам невольно начинаю нервничать. Что случилось? Рассказывайте.
Вяземский выразительно глянул на меня и мне пришлось вновь все пересказывать, на этот раз коротко, без подробностей про Агнету и труп в кафе.
Эммануил Рудольфович все то время, что я говорил, не переставал улыбаться, а по завершении рассказа воскликнул:
— Чудесно!
— Чего тут чудесного? — не понял я.
Эммануил Рудольфович не ответил на мой вопрос. Повернувшись к Вяземскому-старшему, сказал: