Вьются над избами крученые синеватые столбы. Сыто гогочут гуси, всполошенно плещут крыльями куры, истерично выкрикивает петух, которого уже ждет кипяток в чугуне.
Щурится отец, смекая насчет погоды: если иней на деревьях — морозов жди, туман стелется — оттепель будет…
«Небось и меня тятя поминает, — думает Алеха, — вот, мол, к покрову обещал, а не едет, чертов сын!»
Алеха смотрит на поселок, украшенный флагами и большими кусками кумача. На кумаче крупные буквы:
«Из России нэповской будет Россия социалистическая (Ленин)».
Что такое нэп, Алеха знает. Сапоги у нэпмана покупали с Санькой. А вот социализм не представляет. Наверняка лучше. Не стали бы звать к плохому.
А как лучше, Алеха не знает. Вообще-то ему и сейчас неплохо. Сапоги новехонькие, первый раз обул. Вернется с демонстрации, пирогов отведает. Говорят, потом какое-то радио будет говорить. Будто Москву можно услыхать по этому радио. Инженер Утрисов вон как расписывал. «Это, говорит, изюминка эпохи!» Про изюм опять же понятно. Его в кутью кладут. Очень сладкая ягода. А вот эпоха, кто ее знает, что это такое.
Осматривается Алеха. Вроде бы все привычное кругом. Тянутся по-над лесом разноцветные заводские дымы. Высится какая-то башня, похожая на опрокинутую опарницу. Мостки тянутся к болоту. Лес стоит навытяжку. Все вроде бы как было, но отчего же на душе так весело и празднично?
Может, от флагов это? Или от музыки, которая громыхает на другом конце поселка возле трибуны? Может, от многолюдства, оттого, что одеты все празднично, лица у всех отмыты?
Шагает Алеха к трибуне, шелухой подсолнечной отплевывается. «Вот наяривает, — восхищенно думает он, вслушиваясь в глухие удары барабана, — славно-то как!»
Вон сосед из барака Урядов, хмельной, к торфушкам-сезонницам пристает:
— Девки, а девки, пошли прошвырнемся!
— Ты опупел, что ли! — фыркают торфушки, прячась друг за друга.
Парни все, как один, в сапогах, в коротких полупальто, лозунг несут. На лозунге слова: «У нас все комсомольцы имеют зубные щетки!» Алеха знает этих парней, они живут в единственном двухэтажном доме, который зовут в поселке уважительно и непонятно — коммуна. Озорные, видать, парни и дружные. Вон как выговаривают:
Нас побить, побить хотели,
Нас побить пыталися…
«Побьешь таких! — провожает парней взглядом Алеха. — Надо в Мурзихе спеть будет».
Рядом взвизгнула гармошка. Оглянулся Алеха. Из сернокислотного идут. Отчаюги, Ишь, заливаются:
Что нам немцы, что нам турки?
Расколись они об лед!
Давай выпьем денатурки,
А потом наоборот.
Непонятно вроде, а здорово. Главное, музыка знакомая, своя, как в Мурзихе.