Но мариец неожиданно равнодушно сказал:
— Бывает. — А потом вдруг зло спросил: — Хочешь, я тебе по-другому это самое поверну? Не хочу я умирать, как этот твой земляк, понял? Не хочу, чтобы на моих костях кто-то свое благополучие строил! Ты того в толк не возьмешь, что смерть все равно смерть!
— Что же ты так? — Иван недоуменно посмотрел на Русейкина. — Сперва одно говоришь, потом другое… Путаник ты какой-то!
— А ты? Все тебе ясно, понятно, да? У тебя на все ответы есть? — наседал Русейкин. — Скажи тогда мне! Очень я про смерть интересуюсь знать, к примеру! Очень даже!
— Это вы тут про что разговорились?
Они обернулись. В освещенном проеме дверей стояла медсестра.
— Выписываться скоро, а они про смерть. Ай-ай-ай, как не стыдно! Смотрите, главному врачу доложу! Марш на ужин! — и сестра повернулась, вильнув длинными толстыми косами.
После ужина Иван проходил по неясно освещенной лестничной площадке, где возле ящика с песком собрались курильщики, и остановился, услыхав заглушаемый взрывами хохота голос Русейкина.
— Так, значит, иду. Вдруг вижу, баба раздевается на берегу. Юбчонку скинула, с начесом свои встряхнула — и в воду. А я иду, значит. Вошла она вот до сих пор. Повизгивает, слышу. Вода темная, а задница у ней, как репка на грядке, бочок кажет…
Кто-то не выдержал, заржал.
А Русейкин продолжал, понизив голос:
— Я ей тогда и говорю…
Грохнул смех.
«Как понимать такого человека? — размышлял Иван, улегшись на койку и прикрыв глаза. — Почему в нем уживается такое? Ведь не может же быть в одном человеке, чтобы раскалывался он надвое». Не встречал он таких людей у себя в Мурзихе. Там все было ясно и четко. Но, может быть, эта ясность была потому, что люди представали перед ним в делах? А здесь, в госпитале, когда никакого дела ни у кого нет, начинают больше внимания уделять разговорам.
Но разве это только в госпитале? Мог ли он предположить, на что способен Кольча Савинов, чтобы не мешать своим товарищам? Ведь он считал его не очень-то смелым и решительным.
Выходит, он, Иван Досов, ничего не понимает в людях, если пытается свести их к каким-то понятным и близким ему образцам. А что о нем, интересно, думают люди? Каким он выглядит в их глазах?
Он попытался представить свою внешность. Ну, большой, рослый, с сильными покатыми плечами. Узкое длинное лицо с хрящеватым, крупным носом, белесые брови, нависшие над голубыми глазами. Может нравиться такое лицо?
Ну, ладно, это про лицо. А вот душа как? У людей он ее понять может, да и то не у всех. А как у него? Не показываешь ее, отмалчиваешься. Все норовишь так, чтобы не мешать людям. Нас не трогай, и мы не тронем, так, что ли? Но разве этого достаточно, чтобы прожить жизнь? Пройти стороной от людей? Но ведь если ты им ничего не даешь, что же можешь получить от них?