Вахтан встал рядом с охотником.
Главарь, поигрывая темляком сабли, красовался перед Иргой. Девушка шевельнула плечами, видно, сильно резало связанные руки.
— Развязать! — крикнул главарь. Когда руки у Ирги были развязаны, заговорил ласково, вкрадчиво: — Как тебя зовут, красная девица?
Ирга бровью не повела, словно и не к ней обращался атаман.
— Куда именье попрятали?
Рассмеялась Ирга, на лес показала — ищите!
— Ну, ты! — вскипел главарь. — Станешь говорить? Смотри, горя хватишь!
— Горя много, а смерть одна, — ответила Ирга.
— Послать ее со дна рыбу ловить! — зло пробормотал кто-то из пришельцев.
— А ну, — повернулся главарь к своим, — всыпать ей!
Долго терзали Иргу, а она только смеялась в лицо врагам. Бросили ее мертвую на поляне, а сами принялись по избам шарить. Да, знать, немного именья было в починке — недовольны остались.
— Сжечь починок! — приказал рассвирепевший главарь.
Пляшет огонь по избам, красные сполохи рвут густую темень, сизый дым наволочью застилает поляну. Спасаясь от зноя и дыма, бандиты отошли к реке.
Главарь наклонился над водой, пить захотел. Припал, да так и не поднялся: длинная оперенная стрела вонзилась ему в затылок. Как зверя, застрелил его подоспевший с марийцами старик. Немногие из пришельцев уцелели, беспощадно убивали их марийцы.
А Иргу похоронили под сосной. Вахтан в могилу лук и колчан положил. Долго стоял старик у невысокого холмика. Все казалось Вахтану, будто жизнь свою зарыл.
Ушли марийцы с починка. С ними и другие племена тронулись с места. А когда на пути речка встретилась, перекинули через нее дуб, росший на берегу. И так много народа шло по этому дубу, что вся кора с него была сбита обувью…
— Да, ты мастак, — похвалил соседа Иван, когда Русейкин умолк. — Постой, а ведь тебя тоже Вахтаном звать? — спохватился он.
Русейкин усмехнулся, вовсе спрятав темные глаза.
— Я тут ни при чем. Отец с матерью назвали. Да это и не главное. У русских вон сколько Иванов, среди них всякие есть.
— Да, Аннов да Иванов, как грибов поганых, — согласился Иван.
— Главное, ты намек понял? — сощурился, точно из винтовки стал целиться, Вахтан. — Человек, если знает, за что надо смерть принять, никогда не сломится. А после смерти люди его всегда помнить будут. Согласен? Будь моя воля, я бы эту историю про Иргу в листовках напечатал, чтобы все прочитали: и русские, и марийцы, и грузины, и украинцы… Все поймут. Душа-то ведь у всех одинаковая. Человек понимать должен, за что на смерть идет.
— Это ты верно говоришь, — кивнул Иван. — Вот со мной парень был, земляк. Все дядей Ваней меня звал… Случилось с ним такое, что он во мне всю душу перевернул. Сейчас как вспомню, жалко до слез, что его не разглядел, ругался, бывало, на него. — Сглатывая колючий клубок, вздыхая и внутренне ужасаясь, Иван рассказал про тяжело раненного Кольчу Савинова, который просил добить его, чтобы не мешал в бою.