Девчонка-персиянка что-то бодро шептала на ухо дочери Хана, явно переводя на туркан беседу с пушту.
— Ты убил людей. Украл лично у меня. Украл у города, — перечислила претензии младшая дочь Хана на восточном туркане (который Нурислан тоже отлично понял). — Не слишком ли много преступлений в честь какого-то бая?
— Ты даже не знаешь, о чём говоришь, девочка, — рассмеялся своим мыслям Нурислан. — Поверь, это далеко не самое худшее, что я мог сделать. Особенно после того, как в ваши головы пришла идея отделиться от Султаната.
— Идея продать нас в Иран пришла в в а ш и головы намного раньше, — с толикой любопытства ответил лысый, снова на пашто. — А предыдущий наместник, посаженный вами над людьми, как над скотом, так и вообще… Человеколюбивым и отеческим такой поступок Султана не назовёшь. Уже молчу про заранее отправленного на верную смерть «родича», имею ввиду её отца. — Лысый выжидающе смотрел на Нурислана.
Судя по некоторым деталям, здоровяк либо действительно имел ранее отношение к военной службе, либо даже был чем-то сродни Нурислану: дочь Хана не говорила на пушту, это в городе знали все.
Сам же здоровяк говорил и на пушту, и на forsii tojiki (правда, плохо), и на туркане.
Язык он сейчас выбрал специально такой, чтоб его не понимала его же сестра (если они с ханшей действительно родственники, потому что на вид не похоже).
Упоминая её отца, покойного Хана, он ни словом, ни жестом не выдал внимание к сестре. Явно пытаясь не обратить её внимания на неприятную для неё деталь разговора. Впрочем, кое-что здоровяк всё же упустил: персиянка моментально перевела услышанное, и дочь Хана чуть нахмурилась.
Вслух же Нурислан сказал следующее:
— Ты сейчас судишь о вещах небесной вышины, с таким же бездумным безумием. Эта куртка, что на тебе, твоя по праву? — далее Нурислан впился в лицо здоровяка, ловя малейшие оттенки эмоций того (поскольку со служивым этого уровня можно было попытаться договориться. Не раскрывая особо секретов Службы).
— Смотря о каком праве говорить, — весело ответил лысый. — Это мой трофей, взятый в честном бою. Потому — да, она моя по праву.
— Ты не боишься…? — от удивления, Нурислан даже продолжать дальше мысль не стал. — Перечень возможных неприятностей из-за этой куртки, надетой не по праву, слишком велик. Или ты просто дурак? Знаешь, что будет с тобой, встреться ты с сослуживцами её хозяина? Особенно если они из той же сотни?!
— У меня урегулированы все имущественные претензии и с владельцем этой куртки, и с его сослуживцами. Особенно из одной с ним сотни. — Спокойно ответил здоровяк, как будто проваливаясь в какие-то неприятные воспоминания. — Поверь. Вот железяки да, тут ты прав… — Лысый каким-то плавным и слитным движением отстегнул три нагрудных знака и бросил их в карман. — Это действительно было лишним, хотя и в той ситуации необходимым… А что до неприятностей, знаешь, я отчего-то не боюсь тварей, воюющих с детьми и женщинами, и травящих собственный народ заразой. Но обо всём этом я поговорю не с тобой, а действительно с сослуживцами этой «куртки», если увижусь ещё раз… — лысый похлопал себя по животу. — Сколько человек подчинено тебе в городе?