«Нет, я не смогу найти ответ. Но я адресую эти вопросы своему советчику, Эриху Бому. Не для того ли проницательный опекун мчится ко мне?» — обратился Эрик к Яше, извиняясь за себя и за брата и как бы задабривая отца.
Но Яша не смягчил выражение своего лица. И тут Эрика настигло ЕГО воспоминание — самый страшный час в его жизни. Пришли советские солдаты, они должны были быть служителями добра, но вместо этого сотворили ужасное и разорвали связь между Яшей Нагдеманом и его сыном, его детьми. Двое безусых, безликих, увели Яшу, а один, усатый — его морщинистое лицо и руку, что пахла копотью, Эрик запомнил — взял младшего из сыновей на руку, подсадив на предплечье, а старшего — за руку, и они пошли. Эрик не плакал.
Он не запомнил своих слез. Потому что всю его память заполнил взгляд, которым его, обернувшись через плечо, проводил Яша — сейчас бы Эрик сказал, что так заполнит полую емкость легкий душистый газ, пахнущий ванильным мороженным. Кто знает, каким бы сутулым, злобным, ненавидящим всех усатых, язвенником с охровыми пигментными пятнами на лице, мог бы ты стать, Эрик Нагдеман, если бы не тот взгляд…
А теперь ты по сути здоровый, прямой в спине, гимнастический мужчина моложе своих лет, без заметных недугов тела, мозга и духа… Или? Никто, кроме самого Эрика, не знает, что этот гимнастический человек на самом деле чудовищно боится смерти. Не самого по себе ухода, не прощания — об этом он даже не думает — нет, мысль его поглощена страхом болезненной старости. Так ртуть, разъятая на капельки, может быть поглощена магнитом. Яша Нагдеман ушел легко, пусть не быстро. И Эрик столь же чудовищно завидует ему, сколь подозревает будущее в расплате — оно не доставит ему счастья такого ухода.
Эрик ощутил, что вот-вот и он освободится от чего-то такого, что его ничуть не тяготило прежде, но вот если сейчас не освободиться, то начнет тяготить. Это как стать вдруг взрослым, откуда уже не вернуться в насыщенное творческое детство. И если с ним не распроститься, то душу — твое тело в параллельном мире, будет тяготить пустота на месте сердца — месте фантомной, как будто несбывшейся мечты.
Усатый солдат что-то по-русски сказал ему на ухо, что-то доброе, что-то ровное. Что же он тогда сказал? Может быть, это он спас Яшу? Сквозь штору номера в отеле «Бристоль» просквозил луч солнца, и на потолке, шероховатая и не везде ровная поверхность которого испытала на себе касание рассеянного взгляда Нагдемана, удлинилась сложная пирамидальная тень от люстры, висящей на трех тонкий серебряных цепях.