«А почему отца Яшу вернули сыновьям? Ты, Эрик, об этом никогда не задумывался, потому что всем известно — произошло чудо, молитва донеслась до бога быстрее отраженного луча света, и бог спас Яшу. Но ты, Эрик, засомневался? Усатый солдат был совсем из другого материала человек, чем чернявый горбоносый мясник, равный абсолютному злу. Злу старозаветному. Как все случилось на самом деле? Как на самом деле происходит борьба того солдата с этим солдатом? Ты, Эрик, никогда не хотел узнать сам. Рядом с тобой был немец Бом, высокий прямой человек, который взял это на себя — все знать о борьбе того и этого солдат в земном мире. За его широким плечом ты, Эрик, мог жить музыкой и семьей, не коснувшись раскаленного чугунка, в котором томится вопрос — как устроена жизнь… Ты почему-то нынче решил, что должен был это узнать? Кому должен? Почему? Потому что заподозрил Эриха Бома в том, что вот-вот и не станет за тобой его плеча? Ты хоть раз спросил его об этом?» Почему все это сегодня?
Тень на потолке погасла, там, на побеленном небе, посерело — видно, в большом мире, что за окном на солнце набежала туча. Они в Вене быстрые, эти тучи…
Перед глазами Эрика возникла старая картина — потолок комнаты, в которой он провел детство, счастливое детство с отцом и братом, и с теплым кисловатым, как молоко, духом мамы, о которой он знает, что ее не было, а она — была, он помнит ее образ. В той комнате самым светлым пространством был потолок. Такой же высокий и лепной. Каким благополучным казалось детство, проведенное в неведенье страха и света! Но вот пришло освобождение, мир открыл врата и окна, — и едва не лишил сперва жизни, а затем отца. Реальность — наивысшая справедливость. Как же благополучна Вена, прикрытая лепным потолком! Но сюда спешит Эрих Бом. Освободить от счастья? Сдернуть штору?
Пока Эрих Бом летел в Вену, а Эрик Нагдеман проводил аудиенцию с самим собой под звуки венского вальса, доносящиеся в этом городе отовсюду, даже из водопроводного крана (господи, как, оказывается, музыкант ненавидит венские вальсы), — Константин и его новая начальница добрались до роскошного «Бристоля». Константину пришло в голову, что нервы его все еще в порядке, если он по пути ни разу не позволил себе двумя пальцами коснуться рукоятки изделия, что покоилось и ждало своей минуты в кармане. В холле пахло красным вином и сдобой. Девушка попросила портье связаться с номером Нагдемана и передать знаменитому жильцу, что к нему приехала журналистка, которую он ожидает. А с ней — оператор. Пожилой албанец, обративший на себя внимание тесной малиновой бабочкой на кадыке, указал на столик и сдавленным голосом предложил обождать.