Эрик хотел прервать брата, но отчего-то осекся, и Мойша продолжил.
— Эрик, я одно осознаю — если я считаю или вымеряю, то мне точно не передался свет. Данность не нуждается в доказательствах. Может быть, тебе, раз ты не мерой живешь и о ней не думаешь… Плывешь себе на облаке. Может быть, твоё облако — все-таки под светом? Это ты сам должен знать или узнать про себя. Второе — хуже первого…
— Мне? — только и смог выдавить из себя Эрик.
— Тебе, — нехорошо, строго и даже зло (так показалось в тот миг Эрику) отрезал Мойша, чем закончил разговор.
Не того ждал от него младший брат, который больше никогда не вернулся к этому разговору и не обратился за разъяснением.
В самый свой последний день Яша Нагдеман вышел из себя в том смысле, что он заговорил с окружавшими его близкими людьми, и его взгляд выделил их из последовательности окружающих предметов и светлой тенью упал на них, коснулся поздним теплом. И тогда все обрадовались. И сочли, что состояние здоровья больного улучшилось, и бог даёт ему время пожить, а родственникам — возможность сменить, как сезонные одежды, слезы на улыбки. Ведь скоро Пасха! И когда дом Яши, казалось, миновала чёрная туча, тогда Яша ясным голосом попросил всех уйти и оставить его с сыновьями.
Он сидел на высокой кровати, упершись костлявой спиной в подушку. Белые, в голубизну, стопы выпростались из-под одеяла. Перед мысленным взором Эрика возник образ человека в полосатой пижаме и без штанов. Ноги были не вполне ноги, а кости скелета с крупными коленными чашками. Гигантские чёрные глазные впадины молили о хлебе. Эрик запомнил слова под фотографией: этот человек не успел превратиться в мыло…
Глаза отца тем временем обратились прямо к Эрику. Тот понял, что сейчас к нему и будут обращены слова мудрого напутствия отца. Но вот незадача — он не готов к ним, ему помехой образ лагерника, не успевшего… И глаза отворотились от Эрика.
— Мойша, тебе стоит больше следить за легкими, ты плохо дышишь. Цени свою жизнь и не пренебрегай здоровьем. И никогда ничего никому не доказывай. Единственное доказательство — это ты сам. И пусть Эрик принесёт мне тёплые носки. Мерзнут ноги. Нынче февраль?
Эрик испытал облегчение, получив поручение, и поспешил за носками к Норе. Откуда ему было знать, что тёплые носки хранятся в этой же комнате, в комоде. Никто не удержал его. Когда он вернулся, рав Нагдеман уже отошёл. Но Эрик был не в обиде на бога и на Яшу, что остался без напутствия. И теперь — не в обиде. По крайней мере, отец не нарушил его постоянную и глубокую вовлечённость в творческий процесс и не побудил обратить творчество в иное, ему более близкое русло. К этому обращению ныне, сейчас, он, старший среди оставшихся Нагдеманов, приходит сам. Видимо, мудрость — это навык видеть события во времени. И он сам испытал потребность попробовать себя на зуб в новом качестве — в качестве умудрённого мужчины, переходящего на следующую ступень бытия. Как нельзя кстати — русская журналистка, свежая посторонняя молодая женщина из страны великого писателя Толстого, познавшего многообразную суть этого перехода, и написавшего толстые книги, которые он прочитал.