— Не стреляйте, — как можно ровнее произнёс он, — тут Ваш сын.
Рука Яши обмякла, а некое сопровождающее его по жизни чувство, обладающее голосом, шепнуло на ухо: «Не за жизнью детей пришёл этот человек». Надо зажечь свет.
— Сын, ты здесь?
— Папа, я описался, — признался Эрик.
— Папа, не надо света, — вступил в разговор другой, глухой и не молодой голос. Руммениге сжимал нож, лезвием плотно к рукаву.
— Что вам надо? — просто спросил Яша.
— Надо переодеть ребёнка. И все будет в порядке. Alles wird in Ordnung[5]. Нам нужно переодеться, немного передохнуть, и мы уйдём… Мы пришли не за вашим добром.
— Не за моим добром? Как Ваше имя, молодой человек?
Эрих Бом усмехнулся, в темноте стараясь привыкнуть к ней и угадать, куда теперь направлен ствол оружия. Он назвал своё имя. С той ночи Эрику Нагдеману запомнилось поучение отца — за мокрыми штанами впредь и всегда ему предстоит следить самому.
Глава 10. О том, как Константин Новиков за завтраком думает о мусоре в России и о свободных нравах шведов
Если бы кто-то взялся следить в Вене за Константином Новиковым и стал бы подглядывать, чем тот занят ночью, а позже разболтал или, как теперь говорят, слил бы увиденное его, Новикова, приятелям, те бы не только не поверили, а под горячую руку могли бы и навалять горячих по ушам за клевету, даже не дослушав. А зря. Константин в тесном номере гостиницы Карлтон устроился перед растворенным окном, включил чахлую лампадку (венцы, как и москвичи, не жалеют тепла для своих жилищ, зато первые, в отличие от вторых, мало заботятся об их обильном освещении) и, глядя на небо и на тени угадываемых крыш, похожие на стаи китов, нет-нет а записывал строки, приходившие ему на ум. Рифмованные строки. Такое с ним бывало, такое наплывало и в такие часы, которые иной бы назвал лирическими, Константин не считал нужным прятаться от своей музы, которую, впрочем, никогда не баловал вниманием и уж не призывал. Он чёркал на чем попадётся, в ту ночь — на крохотном, шириной с детскую ладонь, гостиничном блокнотике, который тут выкладывают в номерах на столы в рекламных целях. Ему не спалось. Есть тип людей, страдающих от отсутствия сна; Константин, склонный к некоей категоричности оценок, таких держал за бездельников, а не за слабаков, и, сам от природы мало спящий, был уверен, что дело лишь за тем, чтобы организовать бессонницу и принять ее в сонм полезных мужских привычек.
«Вредные привычки нужны мужчине для его пользы», — то была одна из присказок приятеля Власова, которую тот часто любил вспоминать, употребив водки или виски. Константин не спорил с ним, но все-таки для себя заменил слово «вредные» на «полезные», ничуть не смущаясь тавтологией. Весь вопрос в оговорках. Водка — кому полезна, а кому нет. Писать стихи — привычка полезная. Если не мнить себя поэтом. А если ты на войне — дай тебе бог, пиши стихи. Если готовиться к непривычному и сложному делу, то так, с музой, провести ночь перед ним — очень полезная привычка. Если дело — о чести, то стихи — о небе, о ветре, о запахе зеленой речной воды… Но, чтобы не дать себя увлечь песнями нимф, нет-нет а зовущими в пучины стихотворчества, Новиков придумал обязательство перед самим собой — «профилактическое обязательство» — это чтобы стихи наутро бесследно исчезли, сгорели в его памяти, как в печи, не оставив ни «немного дыма», ни «немного пепла», как писал Николай Гумилев. «Не надо гари», — однажды отрезал Константин…