Один он ходил по кладбищу, что над бурым Изаром, на склоне по другую сторону от домика немецкого просветителя, — по маленькому квадратному кладбищу, обнесённому оградой с воротами, на которых Красная Звезда сообщает о тех, кто там покоится, — ходил меж ровных и тесных, как солдаты в строю, рядов могил, покрытых зеленой, хоть и декабрь, травой и означенных табличками, на которых имена часто были перепутаны с фамилиями — хоронили, видно, местные немцы — и в одном прослеживал гость, забредший туда, особую последовательность — в датах смерти. 1945, 1946. Раненные, не пережившие войны в местном госпитале, заключил Константин, переходя с непокрытой головой от одной вечной кельи бойца к другой. Порывистый ветер трепал его чуб, то и дело напоминая о близости реки. Он с тяжелым сердцем думал о них, и не о них только, а о деде, Новикове Петре. Они пережили его и не лишены наград. И что? Холодно, вот что… А ещё одна назойливая мыслишка низкого строя отвлекала его. И в декабре спелая трава, сочные бесконечные луга Тюрингии, через которые вёз туриста в Веймар автобус… Как эту страну с таким добрым климатом можно сравнивать с Россией! И зачем, зачем людям-человекам из благодатной Тюрингии было идти, рваться в Нечерноземье, в Москву, в мерзлый Ленинград? Зачем навлекать на свои головы нашествие тех, кто голоден и зол в драке? Сеяли бы и пожинали в своей тучной земле, чем хоронить в ней чужих солдат и ухаживать за их могилами…
Он обошёл ряд за рядом кладбище, постоял ещё возле ворот, как бы отдавая своим присутствием на ветру последний долг, и, наконец, оторвался от этого места, как лист от ветки. И тогда его, промерзшего, понесло в центр города, на рыночную площадь. Он оказался возле музея Гёте, но туда идти вместе с пенсионерами, выстроенными в шеренгу их экскурсоводом, ему ничуть не хотелось. Душа требовала не песни, а шнапса. Водки требовалось. И он зашёл в пивную, соседствующую с музеем, прислонившуюся к нему бочком. Его привлекла чёрная вывеска, на которой белым грифелем художник изобразил кружку с пенящимся пивом и уточнил, что за дверями гостя ждёт самая старая пивная этого города. Константин переступил за порог, распахнул тяжелую штору и зашёл в зал, полный людей. Место в углу, за высоким, выше других, столом ждало его, он заказал баварского светлого пива, тройную дозу вюртембергского шнапса и тюрингскую сосиску, вызвав уважение и интерес у молодой кельнерши, быстрой и сильной, крепкой в ногах, с широкими запястьями и щиколотками, и с широкими, как у женщин на востоке Германии, скулами. Шнапс, пахнущий лесной ягодой, был доставлен мгновенно. Опрокинув первую, Новиков стал наблюдать за посетителями. Он и сейчас сохранил в дальней памяти то чувство неприязни, с которым окинул эту публику вызывающим и оценивающим взглядом. Так мушкетёр глядит на врагов в чёрном, приметив в трактире гвардейцев кардинала. Так внук Петра Новикова глядит на немцев…