В приемной, чего раньше никогда не случалось, Раздольнову пришлось прождать не меньше десяти минут. Он бросал нетерпеливые взгляды то на дверь кабинета, то на секретаря, та не знала, куда себя девать. Совещание наконец закончилось, в приемную, оживленно переговариваясь, повалили чиновники, за ними на пороге возник Аффнер. Дежурная улыбка на его лице не могла ввести Раздольнова в заблуждение. В правительственном кабинете не горели желанием принимать его, об этом говорили отсидка в приемной и выражение глаз Аффнера, в них застыл холодок. Театрально вскинув руки, он воскликнул:
— О, Николай Павлович, здравствуй! Извини, что заставил ждать, срочно решали важный вопрос.
— Приветствую, Эдуард Оттович. Я, вроде как, по пустякам не прихожу, — с трудом сдерживая раздражение, ответил Раздольнов.
— Еще раз извини, давай, проходи, — засуетился Аффнер и, проводив его в кабинет, плотно закрыл дверь.
Раздольнов не стал спрашивать разрешения, сел в кресло и немигающим взглядом уставился на Аффнера. Тот замялся и, пряча глаза, предложил:
— Чай? Кофе?
— Не до того, Эдик! — отрезал Раздольнов. — У меня к тебе серьезный разговор, мы работаем, или как?
— Конечно, конечно, работаем.
— Ну если так, то почему я неделю не могу до тебя достучаться? Почему как последний клерк должен протирать штаны в твоей приемной? Почему, Эдик?
— Извини, Коля, столько навалилось, что не успеваю разгребать. А вчера первый дал новую вводную. Наверное слышал, послезавтра к нам прилетает большая делегация из Германии, и на меня все свалили. Надо успеть… — искал оправдания Аффнер.
— Оставь своих фрицев в покое! — перебил Раздольнов. — Для нас с тобой сейчас Сталинград в Салде! Ты думаешь что-то делать?
— Да, конечно! Вот проводим делегацию, и я тебе обещаю, сразу же займусь Салдой.
— Эдик, завтра будет поздно! «Синяки» Харламовы и отморозки Бессараба уже сегодня подбивают клинья к новому генеральному. Надо срочно выходить на него!
— Коля, не могу же я разорваться! Это ты свободная птица, куда захотел, туда и полетел, что захотел, то и сделал. Я же подневольный человек!
— Подневольный? — голос Раздольнова наливался гневом. — Помнится раньше, когда бабки брал, то другие песни пел. Что, уже списал меня?
— Ну что ты такое говоришь, Коля?
— Не крути, Эдик! Вижу по твоим бесстыжим глазам, вы с Новоселовым уже списали меня! Поторопились! Смотри, как бы потом локти не пришлось кусать!
Аффнер изменился в лице и срывающимся голосом произнес:
— Т-ы, ты пришел мне угрожать?
— Нет, полюбоваться на твои бесстыжие глазки.
— Николай Павлович, это что за тон?