Наконец Шевалдин открыл глаза.
И произнёс отчётливо:
— Ступай, готовься к встрече. И к двум часам ко мне. С докладом. Расскажешь, о чём договорились.
«После смерти ты стала сильнее…»
— Кровь! Под колёсами…
— Да ладно вам…
— Женщина под поезд бросилась! Я сама видела. Вот стояла здесь, у края.
— Да, может, не бросилась. Случайно упала, толкнули. Вы это…
— Врача вызвали?
— Да что врач! И так видно, что насмерть.
— А я её узнал, бабу эту. Она с ребёнком сюда пришла. Думал ещё: «зачем пришла?» Куда ехать-то? Вот, пришла… С ребёнком, да. А вот чего думаю…
— Боже мой! Вон на рельсы течёт! Прямо вот!.. Господи, мне сейчас плохо станет!
— …Чего думаю-то? А, вот чего! Это же библиотекарша школьная. Да, у меня сын в той школе учится. Вот она там библиотекарша! Я её сразу узнал! Она вот книжек начиталась. Начиталась, да бросилась. В голове у неё, видно, от книжек этих… Помутилось, ага! Интеллигенция — она всегда так. Читает, читает, да потом и сделает. А чего сделает? Чего написано, то и сделает! О пацане, тоже вот, подумала? Мозги есть, а ума-то и нету!
— Господи, мне сейчас плохо… Ребёнка, ребёнка отсюда уведите!
Он шёл к краю платформы. Шаг за шагом. Горе ещё не успело охватить его. Не было страха. Не было и любопытства, любопытства, заставляющего и ребёнка, и взрослого в летах двигаться к краю железнодорожной платформы, за которым начинается обрыв высотою менее двух метров и скрывается бездна чьей-то смерти. Двигаться с боязнью увидеть кровь, жмуриться от страха, дрожать непрестанно — и двигаться шаг за шагом.
Увидеть смерть. Чужую… Пугающую и влекущую к себе. Заглянуть за край, и увидеть на миг мелькнувший в воздухе чёрный плащ и белое пятно вылизанного временем черепа. Тёмный, туманный призрак, уносящий чужую жизнь.
Но мальчик не хотел заглянуть за край. Он мало что знал о смерти. Он знал, что она есть, и знал, что приходила она уже в его семью… Ведь с ней ушёл отце! Но…
Он не мог понять, что и сейчас она пришла…
«Мама бросила… Зачем?»
Он остановился. По щекам его побежали слёзы.
— Мама! — позвал он.
«Она не должна была… Куда же я?..»
Он сел на выстуженные, засыпанные мелким, колючим снегом доски перрона и заплакал.
Мама ушла, ушла от него… Она отказалась от него… Жизни, от него… Отказалась!
Она обманула его. Она уехала одна. Одна!
— Н-н… Н-не-е-ет! — закричал мальчик и забился в истерике.
— Господи, да уведите же ребёнка! — заохала женщина, прижимая к груди дорожную сумку и пугливо косясь на тяжёло вздыхавший локомотив грузового поезда, бок которого, обращённый к платформе, забрызган был каплями быстро застывающей на морозе крови.