Кладбище было самое старое и самое ухоженное. Чистые асфальтовые аллеи, аккуратные могилы с добротными гранитными памятниками, сторож у входа не сразу пустил девушек, Наташе пришлось предъявлять паспорт.
Могилу мамы она увидела сразу. Та еще до сих пор была завалена венками, цветами, опоясана еловой гирляндой. Но табличка была скромная, жестяная.
Наташа ожидала чего-то другого. Не креста, нет, и не фанерного красного обелиска со звездой, но эта табличка с именем и датами была уж очень скудна.
— Ты хочешь побыть одна? — спросила Машка.
— Да… Пожалуйста…
Машка пошла куда-то в глубь кладбища, а Наташа осталась наедине с почти невидным из-за цветов и венков земляным холмиком…
Наташа вдруг огляделась.
Да ведь это же… Ну конечно… Как она сразу не узнала. Под бумажными венками не разглядела могилу отца. Значит, маму похоронили рядом. Это хорошо. Только вот смерть мамы совсем заслонила от нее отца.
Наташа убрала с могилы несколько увядших букетов и положила под самую табличку свой.
Она все еще никак не могла отвязаться от ощущения, что все это происходит не на самом деле. Головой она уже понимала, но душа не верила, оставалась спокойной и даже как бы насмешливой. Дескать, выдумки это все.
Вот и сейчас Наташа скорее усилием воли, чем сердцем заставила себя мысленно заговорить.
«Ты здесь, мама? Ты умерла? Тебя больше нет?» Солнечные блики мельтешили на траве, ветерок щекотал прядью волос Наташину шею.
И вдруг голубь выпорхнул откуда-то из-под горы венков, взлетел над Наташиной головой и опустился рядом с табличкой.
Наташа завороженно смотрела на него…
«Душа прощается… Душа прощается…» — зазвучал в ее памяти голос матери. Так уже было, когда умер отец. Тоже прилетел голубь. Вернее, не прилетел, неизвестно как попал в закрытый дом. Вот тогда мама и сказала: «Душа прощается…»
Наташа тогда еще удивилась: мама никогда не верила в Бога, а тут сказала такое.
А голубь склонил головку к Наташиным цветам, словно искал в них зернышко. Прошелся, взмахнул крыльями и, коснувшись Наташиных волос, улетел в небо, прямо к солнцу.
И только сейчас Наташа почувствовала вырвавшееся из самого сердца, сжавшее горло, ослепившее глаза, разорвавшееся в мозгу — горе.
Она упала на земляной холм и даже не заплакала, не зарыдала — закричала от этой страшной боли:
— Мамочка-а-а!!! Мама-а-а!!! Миленькая моя-а-а!!! Мама-а-а…
Она кричала в самую землю, словно хотела докричаться до погибшей, она обнимала руками могилу, прижималась к ней всем своим вздрагивающим, больным телом…
— Мама! Я не могу!!! Я не могу больше жить, мама! Прости меня! Мамочка, прости!!!