Безбашня помедлила.
— Зверюга классный инструктор. Может быть, лучший во всем Легионе. Но есть вещи, которым он не сможет тебя научить. Потому что не умеет сам, — мэм Рипли предостерегающе покачала головой. Вздрогнули темные локоны и серьги в ушах: — Не стоит, дорогуша, я всё равно сильнее и быстрее. По крайней мере, пока.
Дамарис вдруг показалось, что весь свет в комнате собрался вокруг по-кошачьи пластичной фигурки, а звуки пропали. Даже мужиков не было слышно, даже Джимми перестал покушаться на статуэтку. А вот сдерживаемая ярость Ланы стала почти физически ощутимой. Ярость — и готовность убить женщину, посмевшую критиковать Конрада Дитца; предположить, что он чего-то не умеет.
— Конрад учит тебя бою, и учит здорово. Но в твоей жизни будут ситуации, когда его школы не хватит. Слишком долго он учил одному и тому же. Хорошо учил, правильно. Но только одному. Я же могу научить тебя не бою, но драке. Грязной, подлой драке. Драке трущоб и портовых кабаков. Кроме того, женщина способна научить другую женщину такому, до чего не додумается ни один мужчина. И, сдается мне, в твоём исполнении это будет сущий шедевр. Подумай об этом. Посоветуйся с отцом. Если решишь — ты знаешь, где меня найти.
Атмосфера в комнате неуловимо изменилась, напряжение ушло, и Дамарис с некоторым облегчением и привычной уже досадой крикнула:
— Джимми! Прекрати!
В "Белом котенке" было шумно. Поначалу Конрад недоумевал, с какой стати Лана выбрала эту забегаловку для того, чтобы отметить свое девятилетие. Портовый квартал, публика самая непрезентабельная….
Он был готов оплатить ужин на всю честную компанию хоть в "Бэзиле"… потом сообразил. Именно здесь девочка полтора местных года подрабатывала сначала официанткой, потом помощницей бармена. И теперь, разумеется, хотела, чтобы не она прислуживала, а прислуживали ей. Здесь. И только здесь.
— Ну что? — весело прищурился Джеймс Рипли. — Ты действительно решила вступить в Легион? И не жалко тебе волос?
— Решила, — серьезно кивнула девушка. — Что было хорошо для па, то и для меня сгодится. А волосы… я их сохраню. И когда-нибудь, через много-много лет, брошу в погребальный костер. Чтобы путь Конрада по Радуге был ясным и светлым.
— Ты намереваешься сжечь меня? — основательно принявший на грудь Дитц иронически усмехнулся. — Я же не мрин!
— Ты больший мрин, чем любые пять моих знакомых мринов. На выбор. Или десять. Или сто, — Лана была абсолютно серьезна. — Нет, если ты возражаешь…
— Не возражаю, — покачал головой Конрад. — В Страшный Суд я не верю, а потому… неважно, что будет с моей тушкой. Радуга — так Радуга. Главное, чтобы приняли, а кто — без разницы.