Едва ступив ногой на берег, гость, как говорят, попал «с корабля на бал»: начались первые утренние атаки. Противник обрушил на оборону полка, казалось, все, что у него было в огневом арсенале. На плацдарме разбушевался ураган огня и металла. Затем, после артиллерийского налета, — лавина фашистских бомбардировщиков.
Подполковник доложил по телефону командиру дивизии о своем благополучном прибытии.
— Что-то затянули они налет, — прислушиваясь к несмолкаемому грохоту разрывов, произнес он. — А времени мало. Необходимо как можно быстрее ознакомиться с позициями полка.
Гайнулин подошел к карте западной части СССР, висевшей на стене блиндажа. На ней я отмечал линию советско-германского фронта. Подполковник обратился ко мне:
— Вы позволите мне внести уточнения?
— Пожалуйста. Может, мы здесь кое-что и не учли.
Я с интересом наблюдал за тем, как наштадив уточнял линию фронта. Поправки были незначительные по масштабу карты, но мне понравилась осведомленность Гайнулина во всех деталях продвижения наших войск.
В то утро мы о многом переговорили.
Гайнулин взглянул на часы.
— Больше нельзя ждать, — сказал он. — Штабу армии нужна уточненная схема переднего края.
По ходам сообщения двинулись на НП. На протяжении всего пути над нашими головами грохотали разрывы снарядов, свистели шальные пули. От осколков мы в безопасности — ход сообщения был довольно глубоким. А от прямого попадания никто на войне не застрахован.
Гайнулин заметил:
— Жарко! У вас здесь очень жарко.
Как будто бы в подтверждение этих слов на наш плацдарм обрушился новый, еще более сильный огневой шквал. Снова в незыблемой последовательности, характерной для противника, следующую часть симфонии первыми начинали тяжелые орудия, затем подключались минометы и пулеметы. Финал каждой части принадлежал авиации. Все вокруг рвалось, трещало, горело, дымило и стонало.
Гайнулин быстро записывал что-то в блокнот, вычерчивал, негромко и лаконично комментировал обстановку. Временами рука, водившая карандашом по бумаге, останавливалась, в глазах появлялась грусть, мечтательность.
— Когда все это кончится, когда перестанут греметь пушки и все вернутся домой… Я попробую обо всем этом написать, — сказал он. — Мне в штабе многое рассказывали о плацдарме, но сегодня я своими глазами увидел, как живет здесь третий полк…
«Живет»… Гайнулин произнес это слово так, словно увиденное им происходит в мирное время, где-нибудь в летних военных лагерях. Первым на это среагировал Гаврилов:
— Для жизни, конечно, условия — не ахти какие. Но ничего, мы привычные! Выживем да еще вперед вырвемся. Нам бы только подкрепление не задерживали.