– Про него забыли, а Игорь вытащил из забвения. Статьи писал, лекции читал, памятник этот, когда танк нашли. Добился переиздания, трёхтомник вышел.
– Молодец Игорь.
– Козёл он! – говорит Елизавета и опять начинает плакать.
Белка ставит бутылку на землю, зажимает кроссовками, гладит подругу по плечу.
* * *
Приём у Акселя подходил к концу, лохматые поэты рвали у рэпера микрофон, губодутые кисы разъезжались на афтерпати, выбритый-выщипанный художник флиртовал с официантом, в углу спал мятый дядька в перекрученном галстуке. Игорь всё не появлялся. Елизавета наконец решилась, подошла к распорядителю.
– Дьяков Игорь Анатольевич, историк? А вам зачем знать, сударыня?
Распорядитель прилепил дежурную улыбку, но глаза оставались профессионально холодными, в интонации – снисхождение: много вас таких, любительниц выпить на халяву и подцепить мужчинку.
– Я его сотрудница, мы вместе пришли.
– Вполне может быть, сударыня. Так бывает: пришли вместе, ушли порознь. Игорь Анатольевич закончил переговоры с Семёном Семёновичем и давно уехал.
И контрольный:
– Уехал не один. С дамой.
Елизавета улыбнулась:
– Да, конечно. Он так и планировал, как я могла забыть.
Развернулась и пошла, покачивая бёдрами, чувствуя на спине и пониже плотоядные взгляды.
Улыбаясь, дошла до туалета, разревелась в кабинке. Оттуда, как улитку из раковины, её выковыряла Белка. Сказала:
– Конечно, козёл. Они все такие. Любому кусок сиськи покажи, бедром прижмись – родину продаст. Смотри. Эй, мужчина! Да проснись ты.
Лысый дядя всхрапнул, поднял багровое лицо, потрогал красной рукой перекрученный галстук.
– А? Электроды привезли?
– Да какие электроды?! Не хотите продолжить вечер в прекрасной компании?
Дядя прищурился, бесцеремонно отодвинул в сторону Белку, поглядел на Елизавету, причмокнул.
– Понимаю, не с Урала. Я Филимонов, ты любого в Питере спроси, скажут: никого нет лучше по металлоконструкциям. Поехали, девчонки, на Петроградке есть отличная чебуречная, продолжим вечер до утра, хе-хе…
– Я тебе говорила? – хмыкнула Белка.
– А потом в баньку, у меня баня в Войбокало, отдохнём, расслабимся.
Елизавета передёрнула плечами:
– Слюни подбери, дядя. У нас самообслуживание, подрочишь – расслабишься.
Взяла Белку под локоток, повела прочь. Филимонов вздохнул:
– Как всегда, блин…
* * *
– Восемь лет, как из декрета вышла, без продыху, без просвета, по четырнадцать часов. Утром в час пик, вечером в час пик, метро ненавижу: жмутся, воняют. Дочка брошенная, сама растёт. Письмо писала на Новый Год: «Дорогой дедушка Мороз, не надо мне ни самоката, ни телефона, просто найди моего папу и скажи ему, что я без четвёрок закончила четверть и стихи буду читать на школьном концерте. А если папы всё-таки нет, так сделай его, пусть тебе эльфы помогут!» Я письмо нашла, ревела. Из-за этой работы себя пролюблю – ладно, а дочку нельзя, понимаю, что неправильно, но ничего поделать не могу, всё на мне держится, он же без меня всё перепутает и забудет, бестолочь.