Будучи мастером маскировки и оперативных комбинаций, он еще и приготовил (это примечание осталось в личных записях) «густую приправу соответствующей фразеологии»:
«Я буду говорить о советских людях, преданных Партии и Родине, всегда готовых жертвовать собой в борьбе, где не просят и не дают пощады… Советский разведчик постоянно один среди врагов, и эти два слова – Партия и Родина – остаются для него единственным звеном, на жизнь и смерть неразрывно связывающим его с прошлым и будущим».[395]
Дмитрия Александровича пригласили на встречу с цензором – полковником 1-го главного управления КГБ СССР Георгием Соколовым.
«По долгу службы мне довелось рассматривать литературный набросок о деятельности советской разведки в 30-е годы, – вспоминал Соколов много лет спустя. – Остросюжетные эпизоды, окрашенные романтикой подвига, показывают политическую убежденность и стойкость разведчиков, их самопожертвование ради высоких целей строительства нового, справедливого общества. С профессиональной точки зрения сюжет показался довольно авантюрным и малоправдоподобным. Однако поднятые архивные материалы подтвердили реальность описываемых событий и незаурядность личности автора. Появилось желание лично познакомиться с ним. Встреча состоялась на служебной квартире. В гостиную неторопливой, слегка шаркающей походкой (следствие инсультов) вошел высокий седой старик с мягкой улыбкой, которую не скрывали усы и волнистая борода. Улыбались и голубые глаза, доброжелательно, но несколько настороженно. Почувствовав в собеседнике заинтересованного коллегу по прежней профессии, с которым, не нарушая установленных в разведке принципов, можно открыто говорить о своей прошлой работе, Дмитрий Александрович невольно воспользовался отдушиной. Разговор принял откровенный, доверительный характер и вышел далеко за рамки обсуждаемых сюжетов… Дмитрий Александрович произвел на меня глубокое впечатление как человек, осознавший историчность процессов, через которые его прогнала судьба. Он не озлобился из-за несправедливости и жестокости по отношению к нему определенных инстанций и людей, хотя остро переживал это. С гордостью и удовлетворением вспоминал он полные опасности трудные годы работы в подполье. Повествуя о них, он полагал, что ничего особенного не делал, работал, как все. Для меня же было ясно, что это незаурядный, выдающийся разведчик, которому сопутствовал успех, так как он жил своим делом, и в нем выработался своеобразный инстинкт, обеспечивавший ему удачу и кажущееся везение в самых острых ситуациях».