Он проверял в год до 50 000 рефератов статей из нескольких сотен научных медицинских журналов мира и сам делал около 15 000 переводов. Особенно его радовало, что головные боли и выпадения памяти стали слабее и реже, а работоспособность росла. То, что в 1957 году выполнял за два-три дня, в 1964-м получалось за три-четыре часа: «Я стал всеми уважаемым специалистом и признанным знатоком своего дела».
Быстролетов жил так, как хотел: продолжал рисовать, вступил в Союз художников СССР. Встречался со старыми – довоенными (кто выжил), лагерными друзьями и новыми, с кем познакомился в Москве. Он был очень гостеприимным хозяином. Дмитрий Александрович и Анна Михайловна ничуть не стеснялись своей небольшой комнаты в коммуналке на Ломоносовском проспекте. Лишь в феврале 1969 года по ходатайству ветеранов разведки руководство КГБ выделило им двухкомнатную квартиру.
Работа поддерживала его невероятно.
«Прыгаю по разделам медицинской науки от психиатрии до гинекологии, по языкам от шведского до турецкого, по странам от Финляндии до Венесуэлы. Прыгаю – а перед умственным взором проплывают когда-то виденные мною города и земли. Я молча сижу за столом, и никто в комнате не знает, что в эти часы я мысленно, почти зрительно облетаю мир…»
После публикации в 1990 году в «Правде» очерков «Другая жизнь Дмитрия Быстролетова» в редакцию стали приходить письма от тех, кто его знал.
«Мне посчастливилось в 60-е годы несколько лет работать рядом с этим удивительно интеллигентным, мудрым, красивым человеком, – откровенничала И.Ермилова из Перми. – К сожалению, я была тогда, как все молодые, эгоистична, занята учебой в вечернем институте, и не отнеслась с должным вниманием к Дмитрию Александровичу. Но добрую память хранила о нем всё время».
* * *
О подвигах разведчиков-нелегалов – реальных, не литературных – в СССР начали рассказывать с Рихарда Зорге. В 1964 году ему посмертно присвоили звание Героя Советского Союза, появились статьи, а потом и документальные книги о гении тайного фронта, успешно работавшем под личиной журналиста среди нацистских дипломатов в Японии, будучи при этом убежденным коммунистом.
Казалось, теперь – можно. Весной 1968-го Быстролетов договорился с одним московским журналом об интервью. Сам выстроил канву, сам сочинил вопросы:
«Это вынужденный трюк – я не могу раскрывать кому-нибудь оперативные дела, составляющие служебную тайну, с тем, чтобы он сам затем отобрал бы то, что можно печатать без ущерба для нашей страны. Поэтому дело самого отбора и зашифровки материала я взял на себя».